Томас Кенэлли - Дочери Марса

— Положите его вперед, поближе к операционным, — велела она санитарам, даже не зная, есть ли там место. Она спрашивала себя, а что, если ей просто по доброте душевной раздать всем по красной карточке, пока те не закончатся, как анестетики и морфий. Ее охватила та же паника, что и прошлой ночью Наоми, когда та оказалась на полутемной палубе наедине с трудноразличимыми оттенками жизни и смерти.

Раны смердели. Но она упорно и без особых колебаний делала свое дело. Число раненых росло, и она вдруг поняла, что отслеживает число прибывших.

Лежавших на носилках раненых поднимали в четырех люльках. Краем глаза Салли видела санитаров, подающих сигналы работавшим у лебедки на верхней палубе. Носилки с ранеными прибывали и прибывали. Пришлось поторопиться. Салли проглядывала прикрепленную раненому врачом медико-эвакуационного пункта на передовой бирку, измеряла ему пульс, и все. Прикрепляя синюю карточку мальчишке, которому, по всей видимости, едва исполнилось шестнадцать, лежавшему с обнаженным, если не считать повязки, торсом, Кирнан пробормотал:

— Сестра, мы делаем только то, что в наших силах.

Позже до Салли дошло, что точнее вряд ли выразишься, но тогда эта фраза показалась ей просто откровением — новым основополагающим принципом, сформулированным мудрым Кирнаном. Прибыла волна ходячих английских солдат в казавшихся опереточными пробковых шлемах и просивших, чтобы их разместили где-нибудь в тени на открытой палубе. Все они приветствовали ее:

— Привет, сестрица.

Один из них отпустил непристойность в ее адрес, но на столь чудовищном кокни, что ее даже не задели слова солдата, да и не могли задеть, ведь она этим наречием не владела.

Около часа дня, точнее она сказать не могла, некогда было даже взглянуть на подаренные родителями часы, поток тяжелораненых внезапно уменьшился. Их сменили ходячие, они поднимались на борт, обессиленно наваливаясь на перила трапа. Осколки в руках, в ногах или в плечах, застрявшие в мягких тканях или периферических костях пули. Санитары разносили им в жестяных кружках чай, он не только смачивал пересохшие рты, но и сулил скорую медицинскую помощь. Раненый с повязкой посередине лица вымученно сострил:

— Сестра, какой-то идиот-турок отстрелил мне нос. Впрочем, носик мой не слишком украшал лицо.

Ему несказанно повезло — ведь пуля или осколок могли войти и на пару дюймов глубже.

Пока Салли занималась солдатами с баржи, Слэтри рассказала ей, что внизу на переполненной огромной госпитальной палубе, когда они все же затащили доктора Хукса в операционную, вид у него был как у приговоренного к повешению.

Но тут что-то прогремело — оказывается, звук исходил от поднимаемой якорной цепи. Все, казалось, замерли: медсестры отвлеклись от привычной суеты на постах, а раненые — от охвативших их тоски и страха.

Половина медсестер вернулась к работе уже ближе к ночи под гул глубоко запрятанных в трюме двигателей «Архимеда». Кому когда дежурить, решал жребий — девушки вытаскивали полоски бумаги с написанными на них фамилиями из принесенной Митчи солдатской фетровой шляпы с полями. Счастливицы, в числе которых оказалась и Салли, едва добравшись до своих коек, тотчас же уснули как убитые, а когда на рассвете их разбудили, они не могли понять, где находятся и сколько сейчас времени. Перед отдыхом все выстроились в очередь к ванным и, возможно, впервые в жизни, одновременно задрав подолы ночных сорочек, принялись неистово подмываться.

К утру морг был переполнен. Усопших предали морю. А во время чаепития на лицах некоторых медсестер застыло характерное ироническое выражение. Среди прочих и у Оноры. Не спавшая почти двое суток Онора просто исходила злостью, выставляя напоказ свою искушенность и умудренность опытом. В воздухе сгущались горечь и язвительность, а все потому, что они валились с ног от усталости. После нескольких часов работы в операционной зашла Фрейд с темными кругами под большими темными глазами. Она была бледна и, стоя у двери, будто ожидала приглашения войти в столовую и присесть за стол.

— Ты что, Карла, все еще от хлороформа не отошла? — спросила Онора, покосившись на Карлу Фрейд, которая была явно не в своей тарелке. Та помотала головой и окинула взглядом знакомые лица за столом. Ведьминский шабаш.

— Нет, прости, — проговорила она. — Просто задумалась.

И зевнула.

— Опять пела песни? — спросила Онора.

Что за грань она переступила? В ее взгляде внезапно вспыхнула злость. Сидевшая рядом с Онорой Леонора Кейсмент вскочила и в слезах выбежала из столовой. Но истинной виновницей ее слез была Онора, а не долгие часы сестринской работы.