Томас Кенэлли - Дочери Марса

Чарли Кондон, приехавший на метро и представший перед ними в плаще спортивного покроя, был страшно рад, когда Салли представила ему Наоми. Он до сих пор производил впечатление человека, которого не так-то легко сломать, и, как и Наоми, дошел до той стадии, когда возраст не так сильно меняет внешность.

— Помню, помню вас, — сказал он, — но в школе вы казались мне ужасно взрослой.

И снова завязался приятный светский разговор. Чарли поинтересовался, согласны ли они с Иэном — тот пока еще не прибыл, — составить им компанию и прогуляться по галереям. Первая остановка — Лувр, предложил он, а потом, уже после ланча, еще парочка. Гарантирую массу удовольствия.

Наоми объяснила, что им предстоит важная встреча, которую никак нельзя пропустить. Чарли пообещал в таком случае заказать места в одном ресторанчике, рекомендованном ему сослуживцем.

— Он всегда удачно заказывает, — заверила сестру Салли.

Чарли считал, что им с Салли необходимо отобедать в этом ресторане уже хотя бы потому, что офицер, порекомендовавший его, был смертельно ранен. Присев за столик в общежитии медсестер, Чарли достал вечное перо и написал название ресторана — «L’Arlesienne».

— Это недалеко, пешком добраться можно, — добавил он, подписав адрес.

И они с Салли вышли на улицу. По пути к Пале-Рояль и Лувру он предложил:

— Перед тем как отобедать, поглядим старых бунтарей. А после обеда — новых.

Он искренне надеялся, что трех часов вполне хватит на то, чтобы получить хотя бы общее впечатление от галерей. Первым делом фра Филиппо Липпи. Потом Тициан и Эль Греко — Тициан старше и ниспровергатель устоев. Войдя в галерею, Чарли представил живописцев, как своих приятелей, кому выпала возможность выставить напоказ свои искрометные игры со светом и цветом. Именно так он все и объяснял. Но прочитав какой-то трактат о том, что искусство — это манера выражения, и разругав в пух и прах эту точку зрения, заявил, что, последуй он этому принципу, он давно превратился бы в хромоногого. А вот свет. Трансформировать цвет в свет было и оставалось его основополагающим принципом.

Перешли к Веласкесу и Гойе. Оставался еще один из почитаемых авторов — Делакруа. Салли воздержалась от сообщения о том, что уже посетила зал с Делакруа. Интересно, а настанет ли когда-нибудь время, когда все эти его экскурсоводческие умствования набьют ей оскомину? С какой стати ей выслушивать их всю жизнь только ради того, чтобы удержать его при себе? Чарли не был ни педантом, ни педагогом. Он представлял собой тип энтузиаста. Глаза его светились. Если там и было тщеславие, то процент его был минимален. Большую часть составлял восторг.

Кондон привел Салли в зал, о существовании которого она и не подозревала, и там они обнаружили мир, заключенный в границы небольшого луга. Чарли с восторгом подчеркнул совершенно потрясающий пример того, как желтый тон заполняет гигантское полотно Делакруа под названием «Женщины Алжира». Потом глазам Салли предстало «Кораблекрушение „Дон Жуана“». Перед ним она задержалась. Видимо, изображенное на этом полотне можно было в какой-то степени считать утешением для переживших крушение «Архимеда». С одной стороны, трагедия «Архимеда» приравнивалась к разряду подобных, с другой — обретала вселенский размах. Делакруа устремил на нее с автопортрета полный уверенности и проницательности взгляд. Чарли вместе с Делакруа и остальными, как представлялось Салли, были соучастниками заговора по ее спасению, а заодно и других — не совсем искренних, случайных посетителей галереи.

От которых Салли не хуже крепостной стены заслонил огромной значимости обеденный перерыв.

Как раз в тот момент, когда напряжение Салли достигло пика, Наоми и Иэн снова сидели лицом к собравшимся «Друзьям» во главе с мистером Седжвиком и членами комитета. Встреча началась с коллективной безмолвной и самоуглубленной молитвы. Возможно, так было из-за того, что их с Иэном мироощущение сливалось столь стремительно или же все дело было в духовной интуиции самой Наоми, заставившей ее чувствовать себя совершенно непринужденно среди молчания «Друзей», которое разделял с ними и остававшийся в стороне от этой войны Бог? Другие конфессии начинали с изложения не подлежащих сомнению фактов, изначально содержавшихся в их ритуалах. А вот у «Друзей», похоже, эти самые не подлежащие сомнению факты отсутствовали, и верующие смиренно дожидались гласа свыше. Эти люди, казалось, не ждали нисхождения благодати, да и не надеялись на него. Это и привлекало Наоми. До сих пор ей не случалось сталкиваться с церковью, чьи каноны были бы столь подвижны.