Вадим Месяц - Искушение архангела Гройса

В Нарочанском крае появления военных преступников или героев древних времен зафиксировано не было. Фридман говорил, что у них в Наносах поселились два потешных старикана, как две капли воды похожих на Сахарова и Солженицына. По какой-то исторической иронии отцы русской демократии обрели вторую жизнь в социалистической Беларуси. Они, судя по всему, были счастливы при режиме, с которым боролись всю свою жизнь. Наносы строились, преображались. «Новорусская» мода добралась и до этих мест. На берегу воздвигались современные терема с причалами для катеров и скутеров, в деревне воссоздавались народные хаты и срубы, и тут же неподалеку было обустроено поле для гольфа, поставлен кинотеатр. В одной из таких изб старики и обитали. То ли взяли в аренду, то ли купили в складчину. Жили дружно, весело. Летом играли в бадминтон и настольный теннис, зимой катались на лыжах, гоняли в хоккей, меняясь местами на воротах; ходили вместе в русскую парную.

Народ у нас добродушный, политикой не интересующийся. Их мало кто признавал за знаменитостей международного масштаба. Я как-то приезжал в Наносы, хотел посмотреть на веселых старцев. Не удалось. Не было их дома – соседи сказали, что друзья ранним утром уехали в Ждановичи на рынок и даже принимали заказы у пенсионерок, обещая привезти тару для осеннего консервирования.

Появление диссидентов, пусть и бывших, в наших краях казалось мне симптоматичным. Россия по-прежнему бурлила либеральными идеями, самобичевалась, митинговала. Реинкарнация двух инакомыслителей, стараниями которых был когда-то разрушен Советский Союз, что-то означала. В наказание их сюда сослали, что ли? Или, наоборот, наградили тихим пасторальным бытием за прошлые заслуги? Господь прописал их в наших краях, в единственной стране, сохранившей верность своему советскому прошлому. Это говорило о великодушии Всевышнего.

Кто сказал, что рай – это богатство и изобилие? Может быть, рай – это справедливость, которая и есть единственно возможная национальная идея? Рай – это мечта о прошлом. Нас изгнали из рая, бросили на растерзание зверью и стихиям, а потом – политическим авантюристам. Беларусь – возвращение в счастливое социалистическое прошлое, в материнскую колыбель. И это понимают жители страны, чье возрождение уже не за горами. Понимают все. И живые. И мертвые…

Со Святой Лолой мы несколько раз разговаривали по телефону. Болтали. В детали не вдавались, видимо, понимая, насколько это нелепо. Я до сих пор не знал ее семейного положения, новой фамилии, места жительства. Визитка, которую она мне дала в Беловежской Пуще, действительности не отражала. Я попытался заговорить о Viasat History, но понял, что она совершенно не в теме. На фамилию Назарова она также не реагировала. Было ясно, что с недавних пор Лолочка обосновалась в Беларуси. До этого, как и я, жила в России. Она уже несколько раз рассказывала, что в первый раз вышла замуж вскоре после моего легендарного телефонного звонка. Я спьяну обзвонил с десяток своих подруг по всему Союзу и всем сделал предложение руки и сердца.

– Я тебе не поверила, – говорила она, – хотя звучало заманчиво.

У нее к тому времени уже была назначена дата бракосочетания, и нарушить волю родителей (особенно отца) Святая Лола не посмела. После свадьбы молодые переехали в Москву. Муж ушел в бизнес и обзавелся кооперативным рестораном по моде того времени, а Лолу пристроили в какую-то контору, связанную с международными отношениями. В перспективе она могла оказаться в Европе или даже в Америке. Детей у них почему-то не было, хотя, по ее словам, они старались.

Лола прошла курс лечения в Центре матери и ребенка, но безрезультатно. Четкого диагноза врачи не давали. По их мнению, оба родителя были вполне здоровы и дееспособны. Муж делал вид, что для него это не так уж важно, но в глубине души маялся. Через шесть лет он ее бросил, ушел к другой, переехал в Лос-Анджелес. Больше о нем она ничего не слышала. Лола нашла пожилого любовника, который как минимум мог ее защитить, сводить в оперу или вывезти на Средиземное море. «Папик», однако, оказался бандитом и через пару лет был убит в ходе очередных разборок. После этого история Лолы прерывалась. Я догадывался, что после гибели бандита-покровителя умерла и она сама.

В отношении меня память Лолу не подводила. Она помнила наши разговоры в Неринге слово в слово. Ты сказал то-то и то-то; а я ответила так-то и так-то. Удивительная, неестественная память. Иногда мне это надоедало, и я перебивал ее, призывая жить настоящим.