Павел Парфин - Мексиканская любовь в одном тихом дурдоме

Витек потянул носом, скривился и, не оглядываясь, сильно двинул локтем назад. Тотчас на него кто-то навалился, коснувшись щеки вонючей сигареткой. Андрейченко подвинулся, и Колумб, скорчившись от удара, повалился на арену.

Поверженного Черного Пирата унес его хозяин, такой же чернявый, как и птица, хохол. Желтое самбреро делало его похожим на гастролирующего мексиканца. Компания вчетвером сидела за пятиугольным столиком. Все, даже Лиля, ели красную от перца и кетчупа маисовую кашу и запивали черным пивом. Колумб только-только закончил трапезу, обнажив черное брюхо тарелки: среди красных стручков перца по нему бегали четыре скелета… Свободное место предназначалось Андрейченко. Витек не спешил садиться.

Голос: «Страсти по петушиному бою в нем улеглись, болел подбитый глаз, но Витек не чувствовал боли. Наверное, впервые в жизни он был захвачен силой искусства. Он шел вдоль стены и, не закрывая рта, пожирал глазами картины, вернее классные североамериканские репродукции. Он завидовал архаичному художнику, намалювавшему на золотистой индейской тунике эти чудные золотисто-розово-бирюзовые ромбы с разбросанными по ним толстыми короткими линиями с маленькими кружочками, напомнившими Андрейченко сумские деревянные ложки.

Он был в восторге от колдуна-индейца, с фотографической точностью выписанному художником-индейцем Ларри Рили, и от другого индейца — „Индейского храбреца с флейтой“ Э.И. Коуз. Индеец замер на берегу лесного озера, пристально вглядываясь вдаль, будто пытаясь отыскать над водой мечущуюся мошкарой гармонию… Он остолбенел перед величием природы, с потрясающей ясностью переданным каким-то Эдвардом С. Сетисом на картине начала века „Каньон Чилли“. Он наткнулся сразу на трех удивительных волков — одного красного и двух радужных. Красного волка художник, чье имя напомнило Витьку французские духи жены, посадил за разноцветными тюльпанами. Автора „Красного волка с полевыми цветами“ звали красиво — Ля Рош. А в самом деле радужные волки Роберта Холланда разбудили в Андрейченко детский ужас от бабушкиных сказок про оборотней.

Он едва не утонул расширенными зрачками в „Огненном шоу Абикью“, сваренном из бирюзово-лилово-розово-красно-сиреневого масла Джимом Рабби. Немного отдохнул перед уютным натюрмортом Льюиса Тедеско „Перец, груши и сливы“. Потом, пройдя 40 сантиметров вправо, инстинктивно закрыл ладонью глаза, глянул сквозь разведенные пальцы на синие горы, красные холмы, светящиеся золотые небеса и нежные, похожие на украинскую вербу в марте, цветущие кусты. Филлис Капп назвала свой пейзаж „Блеск в ночи“».

Подошел сзади Колумб и беззлобно похлопал Витька по плечу. Но тот порывисто скинул его руку и взглядом показал на картину. Она называлась «Команче отбивается от небесного петуха». Автором была Лили Никто. Команче, такой здоровенный индеец, на котором можно вспахать 12 соток, внаглую напялил на себя шляпу шерифа с голубой звездой и, сложив красно-сиренево-бирюзовые руки на лиловой груди, как ни в чем не бывало помахивал громадным кольтом. Именно помахивал. Но ведь это была всего лишь репродукция!

Вдруг Команче резко изменился в лице: тень испуга легла на черты его. В ту же секунду, откуда ни возьмись в картину прямо-таки влетел петух, заставив Витька произнести нечленораздельное «О!», а индейца взмахнуть кольтом. Красивая белоснежная птица упрямо наседала в воздухе на Команче, стараясь клюнуть ему в глаз. Индеец отчаянно отбивался от петуха.

— Так это ж кино! — наконец-то догадался Витек, улыбнулся, но вдруг опять помрачнел-обалдел: в индейце Андрейченко неожиданно узнал самого себя. И он-индеец, объятый ужасом, отбивался от бешеного петуха. Витьку стало не по себе. За его спиной ни к месту раздался бессердечный Лилькин смех. Андрейченко обернулся — комочек наперченной маисовой каши угодил ему в щеку. Кто-то из компании швырнул кашей в Витька. Но не Лилька: она, не мигая, уставилась на Андрейченко и что есть силы давила на кнопки джостика. Когда Витек вновь глянул на страшную репродукцию, то в страхе отпрянул: небесный петух выклевал левый глаз у Команче-Андрейченко…

— Встретимся на этом месте в 7 утра. До завтра! — сказал напоследок Колумб. И вся ватага, пять минут назад вывалившая из «Желтого Мачо», ежась и стуча зубами от неожиданно накатившего холода, побежала по домам. Андрейченко с Лилей, закутанной в мужскую рубашку и крепко обнятой 35-летним мужчиной, ушли, потрескивая майским льдом, сковавшим редкие лужи.