Лора Барнетт - Три версии нас

Возможно, упоминание Евы — или просто отсутствие сил — заставляет Джима изменить решение. В любом случае, он не противится, когда Дэниел отводит его в ванную, где Джим принимает душ, пока сын складывает его вещи в чемодан. И вот на старом «фиате» Дэниела — включенный обогреватель наполняет машину душным теплом — они едут прочь из Восточного Лондона с его дешевыми забегаловками и винными магазинами с затемненными окнами вдоль извивающейся реки, через Сити, мимо небоскребов из стекла и бетона, на юг города, где стоят высокие, равнодушные особняки.

Хэтти и Дэниел занимают первый этаж аккуратного дома в эдвардианском стиле в Саутфилде. Стены недавно покрашены, живая изгородь подстрижена. Хэтти, от которой исходит аромат крема для лица и свежевыстиранной одежды, кажется настолько чистой, что Джим не решается прикоснуться к ней. Но она сама его обнимает.

— Хорошо, что ты приехал. Мы так волновались.

И только сейчас, в объятиях девушки своего сына — Дэниел ушел к машине за его чемоданом — Джим начинает плакать.

— Я все вокруг себя превратил в руины, Хэтти, — тихо говорит он. — Мне так ее не хватает.

— Ну конечно, — отвечает она. — Конечно, тебе не хватает Беллы.

«Нет, — хочет сказать Джим, только сейчас начавший осознавать правду. — Не Беллы. Евы».

Но он не произносит этого вслух. Благодарит Хэтти, отступает на шаг и вытирает глаза рукавом свитера.

— Прости. Не знаю, что на меня нашло.

Дэниел появляется из кухни и берет отца за руку.

— Пошли, папа. Пора выпить чаю.

— Ты голодна? — первым делом спросила Ева после того, как обняла Сару и, чуть отстранившись, придирчиво рассмотрела дочь. У Сары новая прическа — короткая и элегантная, в шестидесятые такую называли «под мальчика». И она похудела — Ева почувствовала, когда обнимала ее. Сразу же нахлынули мучительные воспоминания о бурной жизни дочери в Париже, о том, какой она была тощей из-за того, что питалась, похоже, только кофе, сигаретами и бог знает чем еще.

Они с Тедом часто звонили ей из Рима, стараясь при этом не выглядеть надоедливыми, и спрашивали, не нужны ли ей деньги и хорошо ли она питается. И сейчас по старой памяти Ева спрашивает о том же.

Сара слабо усмехается в ответ.

— Все в порядке, мама. Мы поели в самолете. Но от чашки кофе я не откажусь. А ты, Пьер?

Пятнадцатилетний внук Евы — худой и угловатый, с наушниками в ушах — стоит в стороне. Увидев, что губы матери шевелятся, он освобождает одно ухо:

— Что?

— Выключи, пожалуйста, плеер и поздоровайся с бабушкой как следует.

Пьер закатывает глаза и кладет наушники в карман, всем видом подчеркивая, с каким трудом ему это дается. Но когда Ева обнимает его, то вновь видит перед собой большеглазого улыбчивого мальчишку, который гонялся за рыжим котом в маленькой квартире на пятом этаже в Бельвиле, где он рос.

— Привет, бабушка, — говорит он ей на ухо.

— Привет, дорогой. Добро пожаловать в Рим.

Они пьют кофе — три эспрессо в тяжелых чашках из белого фарфора — в баре аэропорта, где бармен рассматривает Сару с ленивым любопытством. Сара восхищенно наблюдает за тем, как мать свободно общается с ним на итальянском.

— Не забыла язык?

— Похоже, он вернулся. Как твой французский. Мне кажется, язык нельзя забыть совсем, даже если долго не говоришь.

Правда, вначале Ева боялась, что именно это и произошло: она не только забыла итальянский, которым не пользовалась много лет, но и утратила любовь к Италии, потеряла ту легкость, с какой они вместе с Тедом когда-то обживали улочки Рима. Но больше всего ее страшило, что она просто не сможет ходить по этим улицам без него.

У Евы было достаточно причин отвернуться от витрины агентства по торговле недвижимостью во время их с Пенелопой недельной поездки в Рим. Они отправились «изгонять дьяволов», по выражению Пен. Арендовали машину и поехали в Браччано. Но Ева не отвернулась, а зашла внутрь и попросила показать ей дом в горах, расположенный к югу от городка, с небольшим бассейном и лимонными деревьями в кадках на террасе. Вскоре подруги уже стояли рядом с этими деревьями, вдыхая смолистый аромат сосен, отделявших дом от соседнего участка.

— Ты должна это сделать, — сказала Пенелопа. И через несколько дней Ева последовала ее совету. Сейчас она ведет машину на север, мимо низких домиков в предместьях Рима, где на рекламных плакатах застыли стройные девушки в бикини; мимо полуразрушенных фермерских построек, во дворах которых ржавеют трактора; мимо стен, украшенных загадочными политическими граффити «Берлускони подонок! Да здравствует фашизм!».