Люси Китинг - Не проспи любовь

– До того как я тебя вызвал, ты больше походила на героиню сериала «Молодые и дерзкие». Ну, что там главный сердцеед? – Он быстро кивает в сторону Макса, которой уже идет к двери.

Я жму плечами и кладу в рот мороженое; на то, чтобы его проглотить, уходит целая вечность. Как я могу ему рассказать, что верила, будто знаю Макса из снов всю жизнь, но, оказывается, я все это выдумала? Что Реальный Макс совсем не похож на того Макса, которого я знаю. А Макса, которого я знаю… не существует.

– Не хочешь об этом говорить? – спрашивает Оливер.

Я отрицательно качаю головой.

– В таком случае можно «сегвейнуть» тебя домой?

Как выяснилось, Оливер живет всего через несколько кварталов от бабушкиного дома, который пора бы уже называть своим. Но только мой дом – чудаковатое здание без лифта на 119-й улице. В нем нет бесконечного лабиринта восточных ковров, нет картин в тяжелых золотых рамах. Рядом с моим домом есть рестораны с кухней шести разных стран. А в самом доме – магазин постельного белья.

– Ну что может быть смешнее, чем магазин, торгующий простынями по пятьсот долларов? – спрашиваю я у Оливера. – Сон – одна из главных человеческих потребностей, а они на нем наживаются. – Я иду за Оливером и качу Франка, а он – свой «сегвей», потому что закончилось горючее.

– Кстати о смешном, – говорит он. – Я на той неделе пошел в угловой магазин за молоком для хлопьев: родители забывают, что иногда мне надо есть. Продавщица сказала, что у них есть только органическое овечье молоко. С совершенно серьезным лицом сказала. Я развернулся и вышел.

– У тебя, судя по всему, очень занятые родители, – говорю я.

– Они руководят собственной упаковочной компанией, поэтому часто уезжают в Китай в самую последнюю минуту. Их часто нет дома.

– И тебе не одиноко? – спрашиваю я.

– Иногда, но этот парень всегда найдет, чем себя развлечь, – он улыбается одной из своих очаровательных улыбок. – Можно, например, плохо учиться и постоянно попадать в истории.

– Понимаю, – говорю я. – Моя мама уехала, когда я была маленькой, а папа не особо разговорчивый, так что у меня развилось довольно активное воображение.

Я жду, что он смутится или спросит, куда уехала мама. Но он неожиданно интересуется совсем другим:

– А конкретнее?

– Ну, не знаю, в детстве я была очень любопытной, – говорю я.

– Приведи пример, – упорствует он.

– Не могу, мне неловко такое рассказывать! – восклицаю я.

– Элис Роуи, вся такая таинственная, – дразнит Оливер. – Очень может быть, что ты русская шпионка. Все мои данные уже успела украсть?

– Ладно, хорошо! – сдаюсь я, когда мы останавливаемся на перекрестке. Мужчина, выгуливающий пару пуделей, пристально смотрит на «сегвей» Оливера. Оливер приветливо кивает ему.

– Например, я всюду ходила за нашим псом Джерри, как в документальных фильмах National Geographic, комментировала каждое его движение и записывала это все на папин старый диктофон. Он бульдог, это не слишком-то энергичная порода, так что можешь себе представить, как это было увлекательно.

– Пожалуйста, скажи, что у тебя еще остались эти записи, – говорит Оливер.

– Даже если так, ты их никогда не услышишь, – отвечаю я.

– Кажется, я знаю, что тебя так мучает, – этим же вечером говорит папа за паэльей. Он научился ее готовить, когда мы два года назад летом были в Португалии на одной из его конференций. Не считая яичницы, это, пожалуй, все его кулинарное умение.

– Ой, правда? – рассеянно спрашиваю я, глядя прямо в глаза креветке. Папа не может готовить из покупных, очищенных креветок. Все должно быть аутентично.

– Дело в парне, – говорит папа, и я едва не роняю вилку. – Из Нью-Йорка. Ну же, папу не обманешь.

– Все так, – киваю я, хотя на самом деле, разумеется, все совершенно иначе. Нет никакого парня из Нью-Йорка. – Это все из-за парня из Нью-Йорка.

Пару мгновений папа сидит молча.

– А знаешь ли ты, что мозг реагирует на расставание так же, как на физическую боль?

Я поднимаю брови.

– Нет, впервые слышу.

– А это правда. – Папа весь загорается, когда говорит про мозг. – Когда человек влюблен, в мозге возникает прилив дофамина. Такое же воздействие на человека оказывают наркотики. Он становится буквально зависимым. Но когда нашу любовь, того, к кому мы неровно дышим, у нас забирают, активизируется та же область мозга, что и в случаях, когда мы обжигаемся, ломаем кости или царапаемся. Вот что я хочу тебе сказать, Жучок: не волнуйся. «Душа болит» – это не просто оборот речи. У этой фразы есть научное обоснование. Не нужно стыдиться того, что скучаешь. Это абсолютно нормально. Но все раны в душе… однажды проходят.