Надежда Нелидова - Рыбка по имени Ваня [сборник]

Когда не привозили тухлые продукты — такой день заведующая производством считала прожитым зря. Готовить из свежего — острый нож в сердце.

Статья так и не вышла. Хозяйка кафе почуяла неладное. Анну со скандалом уволили, мобильник с записями и съёмкой изъяли, компромат удалили. В газету прислали юриста. И уже не кафе грозили судебные иски — а редакции, что без санкции вторглась на частную территорию.

Хозяйка действовала методом кнута и пряника. В кабинет редактора была внесена громадная, запечённая целиком телячья нога (потом кабинет месяц копчением вонял), дорогой набор с коньяками.

А что Анна рисковала здоровьем, а может, и жизнью, что месяц горбатилась над раковиной с грязными тарелками — это ничего.

— Мам, снова страшилки про общепит? Сколько можно?! Я взрослый — сам решу, что мне есть.

И продолжал заказывать на дом быструю еду. Питался вместе с однокурсниками в кафе и столовках, которыми заправляли такие вот бабищи завпроизводством, без стыда, без совести — по сути, убийцы…

И — Анна с болью наблюдала: какая вокруг болезненная молодёжь… Снулая, вялая, с личиками бледненькими до зелени, одутловатыми — с ежедневной-то отравы. С таким общепитом и террористов не надо.

У сына на курсе платно учились несколько джигитов. Глаза блестящие, что называется, не замутнённые интеллектом. Сами румяные, прыщут соками и жизненной энергией. Кровь с молоком. Тугие, смугло-розовые (пэрсики!) — не ущипнёшь. Ещё бы: вскормленные на молочных барашках, вспоенные на домашнем молочке.

В студенческих столовках питаться брезговали. Тех, кто туда ходил, презрительно называли «падальщики». Сами ездили на окраину в свою халяльную шашлычную. Оттуда каждое утро доносилось предсмертное блеяние и страшно пахло свежей кровью.…

Да, чему были посвящены письма Анны и сына. С точки зрения постороннего человека — чуши несусветной. Но разве не из чуши несусветной, не из мелких деталей, — на 90 процентов состоит наша жизнь?!

Собрали сумку, поехали на остановку, автобус отправлялся в 15.00.

Как говорится, ничто не предвещало. Объявили посадку, Иван вынул билет.

— Гм. Ничего себе.

В билете было написано время отправления на два часа раньше: «13.00». При покупке не обратил внимания.

— Эх ты, человек рассеянный с улицы Бассейной, — пожурила Анна. Не преминула напомнить, пользуясь случаем: — Сейчас ты потерял четыреста рублей, а в следующий раз из-за рассеянности можешь потерять жизнь.

На них начали оглядываться. Ивана передёрнуло от её слов.

Анна не заметила, продолжала:

— Ну да не страшно. Ещё ничего не потеряно. По-моему, за опоздание просто берётся процент.

У сына вмиг знакомо напряглось и замкнулось лицо. Стало решительным, помрачнело, потемнело. Анна заранее расстроилась, насторожилась:

— Уж не хочешь ли ты купить новый билет?

— Да, именно так и сделаю. Я тысячу раз читал эти их правила перевозок. Там чётко сказано: при опоздании пассажир должен платить заново.

— Ну, хорошо, хорошо, — испугалась Анна. Сделала голос ласковым, воркующим — хотя помнила, что такой её тон больше всего и «бесил» сына. — Давай только спросим у кассира. Скажет «платите» — заплатим…

— Нечего тут спрашивать, — ещё больше посуровел Иван. Полез в кошелёк, начал выпрастывать из пачки тысячную купюру (снова папаша щедро снабдил).

— Просто узнаем, — настаивала Анна.

— Нечего тут узнавать.

Она, как девчонка, встала на цыпочки, легко цапнула из его рук билет. Стала подниматься по ступенькам… И тут Иван сзади вцепился в рукава её пальто, начал отдирать руки от столбика. Мягко, но настойчиво пытался не пустить, вытащить из салона. Между матерью и сыном завязалась почти маленькая драчка. Ужас!

Анна, запыхавшись, всё же пробилась к кассиру:

— Девушка, такая оказия… По невнимательности проглядели дату отправления.

Кассир улыбнулась:

— Придётся заплатить 76 рублей неустойки.

— Вот видишь, — обернулась Анна к сыну: — 76 рублей… — и осеклась. У сына было отрешённое, страшное, помертвелое лицо.

Выскользнула из автобуса. Бежала, не поднимая глаз, хотелось рыдать, выть. Как хорошо, что чёрные очки с собой: можно сделать вид, что снег слепит глаза.

Когда зазвонил телефон, радостно схватила: Иван устыдился, хочет извиниться. Нет, не он.

Дала огромный круг по городу, чтобы успокоиться. И всю дорогу мысленно говорила, говорила, говорила с Иваном. Упрекала, возмущалась, уговаривала, объясняла. Господи, как он будет жить — сразу обдерут как липку! Где, когда проглядела? Воспитывала, чтобы был мягок с мамой, и твёрд и решителен с чужими, умел отказывать — а всё вышло наоборот?!