Александр Щипин - Идиоты [сборник]

На дорогах, особенно при въезде в подмосковные города, тоже стояли посты «птицеловов». Андрей продолжал ехать, пока еще мог скрывать симптомы гриппа. Сначала по шоссе, потом по каким-то проселкам. В конце концов, он бросил машину и уже несколько дней шел пешком, стараясь никому не попадаться на глаза: после начала эпидемии даже здоровому человеку было опасно передвигаться в одиночку. «Птицеловы», бандиты, дезертировавшие солдаты — большой разницы, кто тебя убьет, не было. Несколько раз Андрея спасали только обострившиеся зрение и слух.

В Москве происходило то же самое. Милиция не вмешивалась. В городе вообще стало гораздо меньше милиционеров — многие давно сбежали из Москвы. Те, кто не уехал, стояли вместе с военными в оцеплении на «карантинах» — вокруг домов, где были обнаружен инфицированные. Если кто-то из жильцов заболевал, из дома больше никого не выпускали. Привозили несколько ящиков консервов, сваливали их в подъезде, а в любого, кто пытался выбраться на улицу, стреляли без предупреждения. На дверях при этом появлялось стилизованное изображение птицы, отдаленно напоминавшей мхатовскую чайку. Занавес, который больше не поднимется. По ночам здание со всех сторон освещалось прожекторами, чтобы никто не пытался сбежать через окно. Некоторые все-таки пытались. Не сбежать — улететь. Выживших после падения добивали. Через некоторое время инфекция распространялась по всем квартирам. Часто эти дома горели. Возможно, были виноваты обезумевшие жильцы, но ходили слухи, будто поджогами занимаются те же «птицеловы», а может, и сами милиционеры. Если соседи находили «птицу» раньше, чем власти, больного, как правило, убивали, а труп выбрасывали где-нибудь в соседнем дворе. Жены убивали мужей, дети — родителей. Иногда выяснялось, что убитый болел чем-то другим.

С начала эпидемии в Москве погибло около миллиона человек. От птичьего гриппа умерло не больше половины. Кто-то погиб в «карантинах» — умер от голода и покончил с собой, — кого-то сочли подозрительным «птицеловы». Китайцев и вьетнамцев убивали просто так. Рынок в Люблине и несколько общежитий сожгли еще в первые дни. Пытались зачем-то взорвать даже памятник Хо Ши Мину, но не получилось. Он продолжал стоять — покосившийся и покрытый копотью, зато с белыми крыльями от детского костюма ангела, которые кто-то прикрепил ему к спине.

У больных птичьим гриппом не было крыльев на спине. Крыльями должны были стать руки, на которых появлялись перья, но летать «птицы» не могли — не успевала развиться мускулатура. И все равно они прыгали — с крыш, обрывов, мостов, высоких деревьев. Это было единственной причиной смерти инфицированных. К концу седьмого дня у них оставалось только одно желание — летать. Больного можно было связать или запереть в комнате без окон — тогда он умирал от разрыва сердца. Лекарства от птичьего гриппа до сих пор не нашли. Правда, президент чуть ли не каждый день рассказывал в новостях, будто вакцина уже почти готова и эпидемия закончится со дня на день, но ему мало кто верил. Гораздо больше верили слухам про тех, кому удалось полететь. Говорили, что их уже около сотни. Говорили, что у них целое гнездовье где-то под Вологдой. Говорили, что они могут научить летать.

Туда, под Вологду, Андрей пробирался уже седьмые сутки. Судя по всему, у него оставалось лишь несколько часов: перья уже были по всему телу, а когда он пробовал говорить сам с собой, из горла вырывался невнятный клекот. Хотелось летать. Очень хотелось летать. Нужно было летать. Ни о чем другом Андрей думать не мог. Последние километры он шел на четвереньках — чтобы не видеть небо. Перья волочились по грязи, сердце больно билось о ребра, а он повторял про себя: «Скоро все закончится. Скоро все закончится». Андрей не видел, что он уже ползет вдоль дороги, что рядом тормозит военный «Уазик», из которого выпрыгивают и бегут к нему люди в белых халатах. Его перевернули на спину и, крепко держа за руки и за ноги, вкололи что-то в вену. Бородатый врач кричал Андрею в лицо: «Ты слышишь меня? Слышишь меня! Это вакцина! Это вакцина! Она начнет действовать через пару часов! Ты слышишь меня? Потерпи — ты будешь жить!» Андрей не слышал его. Он смотрел, как за спиной врача из-за деревьев поднимаются в воздух огромные птицы и, построившись клином, летят на юг. Сотни, тысячи, десятки тысяч птиц. И тогда Андрей закричал. Он кричал, когда его клали на носилки, когда его несли в машину, когда его везли в Москву. А когда Андрей перестал кричать, ему уже было все равно.