Татьяна Бутовская - Вернусь, когда ручьи побегут

Все произошло быстро, деловито и абсолютно бестрепетно – у Стасика был такой стиль, спортивный, бодрый. После чего слегка растерянный любовник («Я не предполагал, что ты…») неловко поцеловал меня в щеку и, тихонько ступая, чтобы не разбудить домашних, отчалил из моей жизни.

На следующий день Элеонора – воистину редкой проницательности женщина – посмотрела на меня умным глазом и повела на черную лестницу курить. Я всхлипывала, давилась сигаретным дымом, а Элеонора спокойно объясняла, покачивая огромной туфлей, что чувство гадости, поруганности и опустошенности после знаменательного события переживает большинство женщин. Это только в мужских книжках героини, отдаваясь первый раз в жизни, сладострастно стонут, закатывают глаза и просят еще. И она рассказала, как это было у нее: на кухонном диванчике с пьяным однокурсником Эдиком, после похорон ее отца. А наутро, проспавшись, этот Эдик с помятой рожей удивленно наблюдал, как зареванная Элеонора с мокрой тряпкой в руках затирала следы грехопадения. «Понимаешь, он просто ничего не помнил», – злобно захохотала она. Мне стало легче: что ни говорите, а когда находишься в дерьме, особенно ценно, что кто-то может разделить с тобой компанию. В моем лексиконе возник новый термин «бестрепетный секс», и я сказала себе, что такого в моей жизни больше не будет… Ах, как я ошибалась!

…Прозвенел звонок, напоминая загулявшимся выпускникам об окончании вечера. Судя по топоту и ору, народ потянулся из столовой в гардеробную. Стасик разлил остатки кагора.

– Сколько мы не виделись, лет двадцать?

Ну конечно, та последняя встреча не в счет!

– Пятнадцать, – уточняю я.

– Ты потрясающе выглядишь, – шепчет Стасик, склоняясь ко мне и пропуская реплику мимо ушей. Может, он рассчитывает, что я приглашу его на чашку кофе? Со второго этажа лестницы слышится громкий чмок неудачного поцелуя, возня и женский лепечущий голос: «Ты меня по-прежнему…» Мы переглядываемся и тихонько смеемся. Я вдруг чувствую, что охмелела от кагора – наверное, потому, что обычно пью только водку.

Снова звенит звонок, уже требовательнее, нетерпеливее.

– Пора, – говорю я, слегка отстраняясь от Стасика. Остается только добавить «приятно было пообщаться» и сопроводить сказанное легким кивком головы и дружеским рукопожатием. Прощание славянки. Как, однако, печально.

Мы спускаемся в вестибюль, я стараюсь держать спину прямо, а голову высоко.

– Сашка, где ты пропадаешь? – слышу из толпы голос Вани Стрельцова. – Мы тебя обыскались, – говорит Ваня и недобро косит глазом на стоящего поодаль Стаса. Ваня, как и большинство мальчиков из моего 10 «а», Стасика из 10 «в» не любил и иначе как «этот котяра» его не называл. Подростковые самцовые разборки.

– Вань, тащи меня до дому, я сама могу и не дойти, – придуриваюсь я.

Ваня крепко прихватывает меня за локоть.

– Номерок давай. Пальто возьму.

Стасику дают понять, что он свободен, и дальнейшая забота обо мне переходит к Ване, на правах одноклассника. И Стасик, первая моя любовь, тает в воздухе как улыбка Чеширского кота, чтобы больше никогда не тревожить мою память.

Дай, Стасик, я помашу тебе рукой с этой страницы, прежде чем двигаться дальше; воспользуюсь случаем, как теперь говорят, и передам привет тебе, твоим сестренкам, Алене и Марине, твоей маме, а также отчиму, капитану дальнего плавания, если он еще жив. Сам-то как, Стасик? Зуб вставил?

До моего дома на Аптекарском острове мы не дошли, завернули по-соседски к Ване. Он после второго развода опять жил один в запущенной, с дивным эркером квартире на Петроградской. Я замерзла, и Ваня, расчистив широким махом руки небольшое пространство на круглом столе, поставил передо мной кружку с крепким чаем.

– Слушай, а давай я сбегаю? – предложил он.

– Давай, – легко согласилась я. – А где возьмешь, ночью-то?

– Есть места.

Место называлось в народе «Пьяный угол» и располагалось в скверике на Гатчинской.

Там до глубокой ночи топтались мужики в тулупах, а припрятанный в кустах подпольный товар ожидал своего верного покупателя. Ассортимент был небогатый, но ходовой: бормотуха, водка. Иногда наезжали менты с облавой, шарили по кустам фонариком, разгребали сугробы, находили, били одну-две бутылки для приличия, остальное увозили с собой. Смекалистые мужички приспособились подвешивать сетки с товаром на деревьях; милиционеры, как натасканные ищейки, привычно рыскали по клумбам и под скамейками и уходили не солоно хлебавши, едва не цепляя кокардами стеклянные гроздья «Столичных», свисавших с веток, словно экзотические плоды Севера. «Пьяный угол» благополучно просуществовал много лет и даже пережил период горбачевских антиалкогольных репрессий.