Имре Уйвари - Особенный год

Не знаю, сколько времени длилось это томительное молчание, нарушенное наконец слабеньким «Смирно», которое было подано кем-то из стоявших в углу солдат.

По этой команде ефрейтор повернулся ко мне лицом и начал докладывать:

— Товарищ капитан, докладываю…

— Молчать! Ни слова больше!.. — грубо оборвал я его и показал рукой на дверь: — Вон отсюда!

Никош с испуганным видом, стараясь не приближаться ко мне, вышел из комнаты.

Я по очереди оглядел застывших по стойке «смирно» солдат и, стыдясь происшедшего, шатаясь, словно пьяный, вышел в коридор.

Знакомо ли кому-нибудь из вас чувство отчаяния, которое внезапно охватывает человека? Приходилось ли вам оказываться в положении, когда все ваши самые светлые планы и надежды рушатся в один миг?

Сколько я мечтал о том, как, опираясь на своих младших командиров, буду воспитывать молодых солдат! Своим верным помощникам я собирался предоставить максимум прав, максимум самостоятельности. Именно им я доверил бы непосредственную работу с солдатами, а сам бы оказывал им всяческую помощь, руководил ими.

Я хотел сделать так, чтобы без участия младших командиров в роте не происходило ни одно, даже самое маленькое событие. Они будут решать, кому дать отпуск или увольнение в город, кого наградить или поощрить… Все это будет способствовать росту их авторитета среди солдат, которые будут чувствовать, что ефрейтор является их воспитателем, наставником, командиром…

А что же получилось?

Я приказал позвать ко мне Никоша.

Он вошел в канцелярию и молча остановился. Лишь спустя несколько секунд хриплым голосом начал докладывать:

— Прошу разрешения доложить…

— Что вы можете доложить?! — прервал я его. — О чем? О том, что были грубы с подчиненными? О том, что грубо нарушили все уставные требования, запрещающие унижать личность солдата и его человеческое достоинство?! О том, что, приказав им толкать по полу таз с водой, вы тем самым духовно отравили двух молодых солдат, сломили их волю?..

Никош молчал. Низко опустив голову, он стоял и не шевелился.

Я не знал, что еще ему сказать. И тут на память мне пришли слова начальника школы молодых командиров, которую совсем недавно окончил Никош: «Деловой, порядочный человек, из него выйдет хороший командир отделения!»

Выйдет? Каким образом? Лукача я простил, потому что он попал под дурное влияние. Я оставил его в роте, потому что из него еще можно сделать честного, хорошего солдата. Разоблачение и стыд, который он испытал и испытывает сейчас, порвали паутину зла, опутавшую его душу, и он хочет, старается стать настоящим человеком.

Но что мне делать с Никошем? С человеком, которому я доверил отделение солдат, поручил их обучение и воспитание, а он злоупотребил моим доверием, восстановил против себя подчиненных. Как они теперь будут к нему относиться, если он надругался над их человеческим достоинством? Разве они могут обратиться к нему за советом, если считают его бесчеловечным и несправедливым?

Я вспомнил время, когда я сам только что пришел в армию. Нашего командира отделения любили все солдаты. Я его тоже любил, потому что он был честным и справедливым человеком. Солдаты из других рот с завистью говорили нам: «Вам легко служить, у вас командиром Варью». Он был всегда подтянут, внимателен. Одним словом, человек. И ум у него был, и сердце.

Целый год он был командиром нашего отделения. За все эти триста шестьдесят пять дней он лишь один-единственный раз оступился, и то я навсегда запомнил этот день… И если кто-нибудь из наших общих знакомых спрашивал меня, какого я мнения о Варью, я невольно отвечал на вопрос: «А почему ты меня об этом спрашиваешь?» И все из-за одного-единственного дня, вернее, из-за одного часа даже.

Однажды командир вызвал к себе Варью и за что-то отругал его. Отругал, разумеется, не при нас, а в канцелярии, откуда до нас доносились лишь обрывки слов. Варью, красный как рак, вошел к нам в комнату и приказал отделению построиться. Затем он повел нас во двор и под каким-то предлогом гонял до седьмого пота.

Было это всего один раз, продолжалось не более часа, и это за целый год, когда ежедневно и ежечасно наши сердца бились в унисон с его сердцем. И все же до сих пор я не могу забыть этот случай. До сих пор, когда меня спрашивают, считаю ли я Варью хорошим человеком, перед моим мысленным взором встает эта несправедливая экзекуция. И я отвечаю на этот вопрос, только если его повторяют снова и снова, так как решаю в душе, что не стоит жестоко судить хорошего человека только за то, что он один-единственный раз совершил ошибку.