Андрей Курков - Серые пчелы

И тут снаружи грохот донесся. Грохот и странные звуки, словно кто-то пробивал палкой толстый картон или даже ломом что-то более толстое, может, лист железа.

Сергеич вскочил, но учитель, тоже поднявшийся на ноги, стал перед ним.

– Не выходи! Не надо! – сказал он. – От греха подальше!

– А что он там бьет? – спросил Сергеич, и тут же, не дожидаясь ответа, понял, что «атошник» его машину крушит.

Пчеловод попробовал отодвинуть учителя с дороги, но тот схватил его за плечи и оттеснил назад, заставив на спальный мешок упасть. Сильные у Михалыча руки оказались.

– Я тебя прошу, – голос учителя звучал напряженно, нервно. – Он двинутый на всю голову. Контуженый! Его сейчас не остановишь!

– А если он на моих пчел?! – закричал Сергеич. – Что мне? Тут прятаться? Да я не боюсь!

И ему удалось оттолкнуть учителя в сторону и почти прорваться к выходу, но тут Михалыч снова вступил в борьбу и, схватив пчеловода за левую руку, дернул что было сил на себя. И опять грохнулся Сергеич на спальник, а учитель тут же рядом присел.

– Давай выпьем! – сказал твердо. – Лучше выпьем! Помянем!

Он протянул руку и, к удивлению хозяина палатки, взял рюмку с настойкой, что для убитого возле свечи поставлена была.

– Себе налей, а я за него! За память! Он тоже у меня учился, Сашка!..

Тяжело дыша, нервно поглядывая на брезентовые створки выхода, Сергеич наполнил свою рюмку и, наполняя, заметил, что рука у него дрожит.

Грохот снаружи внезапно утих. И пчеловод, не поднося рюмку ко рту, опять попробовал подняться, но учитель отрицательно замотал головой.

– Не надо, – попросил он. Именно попросил, а не посоветовал или приказал.

Сергеич смирился. Вздохнул, сделал два маленьких глотка и один большой, которым допил.

– Посидим чуток, переждем, – сказал Михалыч. – Я его знаю. Он сейчас курит, успокаивается. Минут через десять я его заберу, отвезу домой…

Сергеич посмотрел в полумраке в глаза учителю, с горечью и недоверием посмотрел.

– А тебе действительно лучше уехать! – сказал Михалыч и, не выдержав взгляда пчеловода, отвернулся, опустил глаза.

– А-а-а-а!!! – вдруг резко, как сирена пожарной машины, завопил Валик за палаткой. – Глаз, сука!!!!! Глаз!!!!

Михалыч выскочил наружу. Пчеловод приподнялся было со спальника, но, услышав вместо крика вой этого Валика, остался под брезентовой крышей.

Хлопнули дверцы машины, завелся двигатель и, отвечая излишнему, должно быть из-за спешки, нажиму ноги на педаль газа, взревел. Рев двигателя чужой машины стал удаляться. И когда затих совсем, в ушах Сергеича остался только странный звон, белый, болезненный, иногда переходящий в свист.

– Давление? – испугался пчеловод.

Он выбрался наконец из палатки. На небе светили звезды, тонкий рожок луны смотрелся среди них, как брошенный и застрявший в небе серп. Теперь ночь совсем не казалась Сергеичу темной. Он видел деревья, видел палатку. Сделав несколько шагов в сторону ульев, увидел свою «четверку» и не узнал ее. Подошел ближе. Контуженый «атошник» разбил топориком все стекла. Осколки жалобно звякали под ногами. От лобового стекла только ошметки остались, сверху и снизу вогнутые внутрь топором. Стекла дверцы водителя как не бывало. В задней дверце разбитое стекло пошло паутиной.

Обошел Сергеич вокруг машины. Заболело сердце у него, закололо. Оглянулся на ульи, прислушался. Показалось, что долетело до его ушей родное жужжание пчел. И тут же взглядом отметил он зарубину от топора на ребре ближнего улья. Видимо, после крушения машины сил Валику недостало ульи разбить!

– Ну и слава Богу, – прошептал Сергеич.

Руки сами потянулись к кускам лобового стекла, еще торчавшим сверху, снизу, по краям железной рамы. Они вытаскивались без труда, легко. Сергеич даже не понимал, зачем он все это делает, зачем расчищает, но следом после лобового перешел к дверце. Машинально, неспешно он вытащил все битые стекла, не вылетевшие от удара топором. Порезал правую ладонь и полил ее медовой настойкой. Рана защемила, а кровь не перестала капать с нее на землю. И тогда Сергеич открыл багажную дверцу, тоже лишенную стекла, из аптечки вытащил клок ваты, придавил к ране и, там же найдя резиновую медицинскую перчатку, натянул ее на правую руку. Теперь крови уже не было. Зато внезапно появился вкус крови во рту, на языке. И подумал пчеловод, что этот вкус, такой узнаваемый с детства, когда в каждой драке под школой ему разбивали то нижнюю, то верхнюю губу, этот вкус пришел на язык как напоминание о том, что опасность не миновала. Опасность повторного прихода контуженого «атошника» или кого-нибудь другого, но с теми же пьяными претензиями.