Андрей Курков - Серые пчелы

– Дурень ты, Серый!.. Да на хрен мне тут точное время? Ты со своим точным временем с ума сойдешь! Минуты тебе нужны, а дней не замечаешь! Вон даже не заметил, когда двадцать третье февраля наступило! Помнишь? А у меня главное – календарь! – Показал рукой Пашка на стенку справа над кроватью. – Видишь! Я за днями и датами слежу, а не за временем!

Задумался Сергеич и действительно себя дурнем почувствовал.

– Ты извини, – произнес. – Я тебе его починю, замок! Не знаю, чего так вышло!

А сам о календаре задумался. О том, что действительно нет у него дома календаря. Ни перекидного, ни настенного, ни настольного. А ведь дни действительно важнее часов!

Выпил самогонки – опять полрюмки. Подошел к кровати Пашкиной. Присмотрелся к календарю. Увидел, что все дни, кроме одного, последнего, на этом листе календаря крест-накрест красным карандашом перечеркнуты.

– Так сегодня что, двадцать восьмое? Вторник?

– Первое уже! – ответил Паша. Подошел, коленями на кровать залез и руку с красным карандашом к стенке протянул. Зачеркнул последний день февраля, поставив в его квадратике жирную кровавую букву «ха». – Первое марта! Понял?

– Понял, – прошептал Сергеич. – Извини еще раз!

– Да хрен с тобой! – в сердцах выдохнул хозяин. – У меня запасной замок есть, сам поменяю! Да я же тебе главное сказать забыл! – Он развернулся, уселся на кровати своей, сетка металлическая скрипнула. – Послезавтра перемирие будет! На один день! Почтовое!

– Как «почтовое»? – уставился на него Сергеич.

– Ну как, так и называется: «почтовое перемирие» – по всем селам серой зоны будут почту развозить! Видно, до хрена ее накопилось, пока тут почты не работали! Так что целый день будет тихо!

– Так уже почти неделю тихо вокруг! – проговорил задумчиво Сергеич.

– Ты, Серый, наверное, оглох! Что, не слышал вчера утром, как Мелкобродовку минометами поливали?

– Не слышал, – признался Сергеич и пальцем указательным в правое ухо полез, словно проверить хотел: не забито ли оно чем-то. – Так ведь до Мелкобродовки километров пятнадцать будет! Разве здесь слышно?

– Хорошо тебе! – махнул рукой Паша. – Я бы тоже так хотел: ничего не слышать, ничего не видеть, и какой день недели на дворе, не знать!

В день «почтового перемирия» Сергеич проснулся особенно рано – будильник накануне аж на шесть утра выставил. За окном еще темно было, когда он, умывшись водой из колхозного бидона, жестким вафельным полотенцем, ранее белым, но пожелтевшим от времени, вытерся и, чувствуя особенность наступавшего дня, решил себе на завтрак два яйца сварить.

Буржуйка теперь остывала медленнее, даже после того, как последний жар из угля сгоревшего уходил. И нагревалась быстрее, потому что тепло в доме дольше из-за наступавшей весны сохранялось.

Бросил Сергеич в топку полведра угля длиннопламенного, и уже через двадцать минут закипела вода в кастрюльке с яйцами, забурлила. Не отходил далеко он от кипевших яиц, пока не посчитал, что пора кастрюльку с конфорочного круга снимать. Да и куда далеко отойти? Только во двор. Но там, несмотря на весну, как-то зыбко и зябко. Мороз февраль за собой в могилу календарную унес. Но из воздуха на дворе морозность еще не выветрилась. И теперь мартовское солнце пыталось ее растопить. Сырость холодная, воздушная, начиналась прямо за порогом. Но в дом ее «буржуечное» тепло не пускало. И угля на борьбу домашнего тепла с дворовой сыростью уже немного уходило.

Позавтракав, вышел Сергеич в сырое и серое утро и прямиком к калитке, что на улицу ведет, зашагал.

Пашка его ждал, хоть и не договаривались они, что Сергеич к нему так рано заявится.

– Кофе хочешь? – спросил гостя вместо «здрасьте».

Тот кивнул.

До одиннадцати они за столом сидели. То молчали, то ни о чем, то есть о прошлом, разговаривали, прерываясь вдруг на мысли о жизни нынешней, другой.

Около одиннадцати утра Пашке на мобильный эсэмэска пришла. Сергеич даже вздрогнул – раньше-то он не слышал, какой телефонный звук Пашке о приходе эсэмэсок сообщает. А звук двойным ударом колокола оказался! И сразу подумал Сергеич о том, что колокол ведь на земле лежит, среди балок обгоревших да всего того, что от церкви взорванной осталось.

– Ну что, пойдем! – сказал Пашка, прочитав сообщение.

Во дворе Сергеич заметил, что Пашка воротник кожуха своего, всю зиму стоявший и его уши от морозов защищавший, на плечи опустил.

«Ну да, – подумал. – Весна уже!»

– Нам, может, подождать придется, – оглянулся на гостя Пашка. – Это они только сейчас в Каруселино приехали.