Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

— Конечно, я псих! — орал Бруно в лицо Хелен, которая пыталась отодвинуться. — Я такой псих, что схватил однажды весь мир за грудки и задал ему хорошую взбучку! Но никто об этом не догадывается, потому что мы приватно сводили счеты! — Он захохотал, и этот смех, он видел, отдался изумлением на расплывчатых, идиотских рожах, что окружали его, понудил их засмеяться тоже. — Мартышки! — радостно возопил Бруно.

— Кто он такой? — шепотом спросил Боб у Гая.

— Мы с Гаем — сверхчеловеки! — продолжал Бруно.

— Ну, ты, положим, сверхвыпивоха, — заметила Хелен.

— Это неправда! — Бруно попытался встать и рухнул на одно колено.

— Чарльз, пожалуйста, успокойтесь! — попросила Энн, но она улыбалась тоже, и Бруно лишь осклабился в ответ.

— Зачем она говорит, что я пью!

— Что это он такое имел в виду? — спросила Хелен. — Вы что, вдвоем раскололи кого-нибудь на бирже?

— На бирже, бл…! — Бруно осекся, думая об отце, — Йе-хо-о-о! Я из Техаса! Гай, ты в Меткалфе катался на карусели?

Гая передернуло, но он усидел на месте и даже не посмотрел в сторону Бруно.

— Л-ладно, я сяду, — сказал ему Бруно. — Но я в тебе разочаровался. Жестоко разочаровался! — Бруно потряс пустую фляжку и выкинул ее в море.

— Он плачет, — заметила Хелен.

Бруно встал и начал выбираться из кубрика на палубу. Ему захотелось уйти далеко-далеко, подальше от всех, даже от Гая.

— Куда это он? — спросила Энн.

— Пусть идет, — буркнул Гай, пытаясь зажечь сигарету.

Потом раздался всплеск, и Гай понял, что Бруно свалился за борт. Гай выскочил из кубрика прежде, чем кто-то успел открыть рот.

Гай ринулся к корме, на бегу пытаясь содрать с себя пальто. Он почувствовал, что кто-то сзади схватил его за руки — развернувшись, ударил Боба кулаком в лицо и бросился с палубы в море. Тогда замерли голоса, прекратился топот — все застыло в томительной неподвижности, а потом тело его стало пробиваться сквозь толщи воды. Он скинул пальто замедленными движениями, будто волны были так холодны, что от одного этого боль притупилась. Он высоко подпрыгнул и в какой-то неправдоподобной дали увидел голову Бруно, впечатанную в волны, как верхушка замшелой скалы.

— Тебе до него не доплыть! — прозвенел голос Боба, и тут же волна, плеснувшая в уши, заглушила его.

— Гай? — воззвал Бруно из моря, погибая, вопя из последних сил.

Гай выругался. Как это не доплыть! После десяти взмахов он выпрыгнул снова. Но Бруно уже не было видно.

— Там, Гай! — указывала Энн с кормы «Индии».

Гай не видел, где Бруно, но пробивался к тому месту, что осталось в памяти, а пробившись, нырнул, широко расставляя руки, пытаясь кончиками пальцев дотянуться, найти. Но вода не пускала. Он движется, словно в кошмарном сне, подумалось Гаю. Как на той лужайке. Волна накрыла его с головой, и он захлебнулся. «Индия» поворачивала, меняла курс. Почему они не направляют его? Им плевать — всем остальным плевать!

— Бруно!

Может быть, он — под одной из этих колеблющихся гор. Гай стал пробиваться вперед, потом понял, что не знает, куда плыть. Волна снова захлестнула его. Он проклинал чудовищную безобразную плоть океана. Где его друг, его брат?

Он снова нырнул так глубоко, как мог, распластавшись во всю свою смехотворно малую длину, широко растопырив руки. Но не было вокруг ничего, кроме безмолвной серой пустоты, заполнившей пространство, где теплилась одна лишь крохотная искорка сознания — его сознания. Нестерпимое одиночество пронзило молнией, обступило со всех сторон, грозя поглотить жизнь. Гай в отчаянии зажмурил глаза. Серую мглу сменил коричневый ребристый потолок.

— Вы нашли его? — сдавленно прошептал Гай, пытаясь подняться. — Сколько сейчас времени?

— Лежи спокойно, Гай, — послышался голос Боба.

— Гай, он ушел под воду, — сказала Энн. — Мы видели.

Гай закрыл глаза и заплакал, прекрасно отдавая себе отчет в том, что все, кто стоял вокруг, один за другим выходят из каюты и оставляют его — даже Энн.

Осторожно, чтобы не разбудить Энн, Гай выбрался из постели и спустился в гостиную. Он задвинул шторы и зажег свет, хотя прекрасно знал, что ничем не отгородиться от зари, которая проскальзывала сквозь жалюзи, сквозь зеленые занавеси, как серебристо-лиловая, бесформенная рыба. Всю ночь он лежал наверху, в темноте, и ждал ее, зная, что она придет за ним наконец и встанет у изножья кровати, страшась более, чем когда бы то ни было, мертвой хватки того механизма, который она запустит в действие, ибо теперь ему стало понятно, что Бруно нес половину вины. И если раньше вина была едва выносима, как вынести ее теперь, одному? Гай понимал — это невозможно!