Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

Стоило Гаю наметить цель, как боль заполонила все его существо. Как он пройдет такой путь с ободранными коленями? Но он шел и шел, высоко держа голову, подбадривая себя. Наступил час шаткого равновесия между ночью и днем — было еще темно, но все вокруг слабо мерцало. Тьма, казалось, еще может взять верх, тьмы — больше. Если бы только ночь продержалась до тех пор, пока он не придет домой и не закроет за собой дверь!

Но вот день нанес ночи внезапный удар, и весь горизонт треснул по левому краю. Серебряная черта пронизала вершину холма, и холм сделался лиловым, зеленым, розовато-коричневым, словно открывались бесчисленные радужные очи. На холме, под деревом, стоял маленький желтый домик. Темное поле справа обросло высокой травой, зеленой и бурой, и заколыхалось мягко, как море. Пока он смотрел туда, птица с криком выпорхнула из травы и наскоро, неровной строкой черкнула по небу своими остроконечными крылышками какое-то ликующее послание. Гай стоял и глядел на птицу, пока она не исчезла из виду.

В сотый раз изучая себя в зеркале ванной комнаты, Гай аккуратно смазывал каждую царапину кровоостанавливающим средством и присыпал пудрой. Он трудился над своим лицом и руками отстраненно, так, словно они ему не принадлежали. Встретив в зеркале напряженный взгляд, Гай опустил ресницы, как должен был сделать, подумалось ему, в тот первый день в поезде, чтобы спасти себя от глаз Бруно.

Гай вернулся в комнату и упал на постель. Сегодня можно отдохнуть, и завтра, в воскресенье, тоже. Ему не хотелось никого видеть. Поехать в Чикаго на пару недель, а потом объяснить, что подвернулась работа. Но не покажется ли подозрительным, если он уедет из города через день после вчерашнего, прошлой ночи. Не будь на руках царапин, Гай бы запросто счел, что в очередной раз видел сон. Потому, пришло ему в голову, что он этого вовсе не хотел. Его воля тут не при чем. Он действовал по воле Бруно — Бруно все сотворил его руками. Гаю хотелось ругаться, проклинать Бруно вслух, громко, но теперь просто не хватало сил. Любопытно, что он совсем не ощущал вины — это бесчувствие, наверно, объяснялось тем, что все совершилось по воле Бруно. Да что такое вообще вина, если он больше чувствовал ее после гибели Мириам, чем сейчас? Сейчас он попросту устал и ко всему безучастен. Или все так чувствуют себя после убийства? Он попытался уснуть, и память перенесла его в лонг-айлендский автобус: двое рабочих пристально смотрят на него, а он, притворяясь спящим, прикрывает лицо газетой. Ему теперь стало еще более стыдно перед рабочими…

На ступеньках, ведущих из дома, колени подогнулись, и он чуть не упал. Он не огляделся по сторонам, чтобы проверить, видит его кто-нибудь или нет. Это представлялось таким обычным — спуститься, купить газету. Но он знал, что просто не в силах оглянуться и посмотреть, видит его кто-нибудь или нет, не в силах даже испытывать беспокойство, и страшился часа, когда силы вернутся, как больной или раненый дрожит перед неизбежностью следующей операции.

Самый подробный отчет содержался в «Джорнэл Америкен», там же был и фоторобот убийцы, составленный по описанию дворецкого — рост под метр девяносто, вес около восьмидесяти двух килограммов, одет в темное пальто и шляпу. Гай прочел все это с легким удивлением, словно писалось не про него: ростом он был всего сто семьдесят пять с половиной, а весил не больше шестидесяти пяти. И шляпу он снял. Пропустив все, что касалось личности Сэмюэла Бруно, Гай с величайшим интересом прочел рассуждения по поводу того, куда девался убийца. Он бежал на север по нью-хоупской дороге, утверждалось в газете, а потом, видимо, затерялся в Грейт-Нек, может быть, выехал на дневном поезде 12.18. На самом деле Гай двигался на юго-восток. Он вздохнул с облегчением, почувствовав себя в безопасности. Но это лишь иллюзия безопасности, сказал он себе. И вскочил на ноги, в первый раз поддавшись той же панике, что владела им, когда он блуждал в полях вокруг дома Бруно, пытаясь выбраться на дорогу. Газета вышла несколько часов назад. Они могли уже убедиться в ошибке. Они уже идут за ним, они сейчас уже вот за этой дверью! Гай подождал — все было тихо, усталость вновь накатила, и он сел. Заставил себя дочитать длинный столбец. Подчеркивалось хладнокровие убийцы и еще то, что дело, по всей видимости, семейное. Ни отпечатков пальцев, ни единой улики, кроме следов ног, размер девять с половиной, и краски от черного ботинка на белой штукатурке стены. Одежда, подумал Гай, нужно избавиться от одежды, и немедленно, но где взять силы? «Странно, что они ошиблись с размером, так преувеличили, — подумал Гай, — земля ведь очень сырая». «…Пуля необычайно маленького калибра», — говорилось в газете. Револьвер надо выбросить тоже. Сердце защемило. Как неприятно, как мерзко ему будет расставаться со своим револьвером! Гай с трудом поднялся и пошел поменять лед в полотенце, которым обматывал голову.