Владимир Прудков - В золотой долине

Он вдруг, как знал, оглянулся, посмотрев на знакомое окно. Карина появилась между занавесок. Подняла руку и своей узкой, прохладной ладошкой то ли хотела прическу поправить, то ли попрощаться с ним неуверенным, несмелым жестом.

Кто-то из соседей варил кофе. В воздухе пахло маем и цикорием. Зеленели листики золотого шара, впитывая от солнца энергию для будущих цветов. Брат Петр Алексеевич с грустным видом нес перед собой невостребованный каравай. Мать вышла на крыльцо, нетерпеливо дожидаясь их возвращения. И сразу все поняла.

— Выставили? — посмотрела вопросительно и, еще не дождавшись ответа, вздохнула тяжко.

— Да, объявили о моей несостоятельности. Но ты не горюй, мама, — подбодрил ее «младшенький». — Еще не вечер.

К концу мая он завербовался в Якутию. Вербовщик принимал в одной из пустующих комнат Дворца Культуры. Это был элегантно одетый мужчина с безукоризненной стрижкой. Он говорил убедительно, обещал высокую зарплату и бесплатную доставку к месту работы. Оказалась востребованной и Мишкина профессия. Все устраивало, особенно то, что добираться самолетом.

— Если даже полетим в ясную погоду и в иллюминатор я замечу внизу пивной ларек, — разъяснил он Сашке, — то с высоты десять кэмэ ведь без парашюта не выпрыгнешь. А парашют мне, знамо дело, не дадут.

Да и прежний вариант — с путешествием к брату на Камчатку с проверкой себя на морскую болезнь — отпал сам собой. Судно, на котором Павел прокладывал маршруты, сдали на металлолом, а брата списали на берег. И в последнем поздравлении, он сообщил, что подумывает, не вернуться ли ему в отчий дом. Наверно, забыл, что отчим домом для него являлся шахтерский барак.

Мерно гудел мотор. Сидя у борта и глядя в иллюминатор, парень припомнил разговор с братом Петром, когда тот хотел его «сослать» куда-нибудь на Крайний Север, в Якутию. Так оно и вышло. Почти святой Петр оказался провидцем. Мишка летел с легким сердцем и по собственному почину. Теперь-то все получится, был уверен.

Два года, без отпуска, вкалывал он на обустройстве вновь открытого нефтяного месторождения. Даже «начальником» — как, дурачась, предполагал в разговоре с братом — поставили. Ну, не таким великим: бригадиром, без освобождения от основной работы. А прищуривать глаза и ломать речь не пришлось. Бригада подобралась интернациональная, язык общения — русский.

Мать изредка присылала письма и каждый раз упоминала, что при встречах с ней «Аришка» уважительно здоровается. Но не очень-то она разговорчива. Не делится своими девичьими мечтами. Ну, ясно. Мать — хлебом не корми — дай поболтать.

Эти коротенькие письма-сообщения его согревали. На третий год, к осени, когда монтажникам следовало перебираться еще дальше на север, он решил, что с него хватит и пора возвращаться. «Как раз поспею, чтобы диплом обмыть».

В Якутске, ожидая самолет и томясь, дал телеграмму. Правда, сначала хотел сюрпризом ввалиться домой, но потом подумал, что, пожалуй, для матери хватит уже сюрпризов, пусть знает о его возвращении.

По прибытии никто не встретил. Подвести до родного дома навязались сразу двое бомбил — томились без дела. И оба были настолько вежливы, что Мишке не захотелось отказывать ни одному.

— Ладно, — решил он и повернулся к первому. — С тобой поеду. Ну, а ты, — повернулся ко второму, — шляпу мою повезешь. Смотри, отвечаешь головой.

Разумеется, дорожную сумку, не отпуская, держал на коленях. Там, помимо пары рубашек и полотенца, в обыкновенной наволочке лежали заработанные им деньги. Так уж получилось, что когда он надумал ехать домой, в сберкассе поселка валюты не оказалось. Пришлось подождать, когда инкассаторы привезут дневную выручку из магазинов. Его сбережения состояли из залапанных, захватанных червонцев, полтинников и стольников, которые труженики нефтянки тратили на приобретение харчей и водки.

И вот он дома. Телеграмму доставили, его ждали мать и Сашок. Друг обнял и, как бы оправдываясь, разъяснил, что они ожидали с раннего утра, названивали в аэропорт, а рейс все откладывался да откладывался. Про шляпу Мишка забыл, но второй таксист оказался добросовестным и сам занес ее.

Сели за стол. Мать всего наготовила. Она радовалась, что на этот раз сын вернулся домой целым и невредимым. В кои-то веки — ни одной царапины, даже старый шрам над бровью стал едва заметен.

— Ну, рассказывай! — не отрываясь, смотрела на него.

— Все нормально, — он открыл сумку и вытащил наволочку с деньгами. — Вот. Шубу наконец-то тебе куплю.