Роман Коробенков - Прыгун

Со лба моего что-то капало, заливая глаза и руки. К бормотанию джиннов добавилось мое, абсолютно произвольное, вызванное истощением материи и духа. Голова точно отделилась от тела, перемалывая отвлеченные лиричности, а изломанное мясо само собой сходилось в бойцовой пляске с неопределенностью моего мира.

Наваждение спало неожиданно. В тот момент одна из тварей оказалась пришпилена к стене, а мое оружие влепилось в ее грудь по основание. Вторая нечисть тем временем сидела на моих плечах и когтистыми дланями методично правила мою внешность, испуская на волю гранатовое войско жизненной энергии.

В тот самый стильный момент, в обрамлении воплей, льющихся безумными реками из моего рта и чужих пастей, голова моя оказалась повернута именно таким образом, что я увидел широко распахнутые глаза. А с ними — уголок красивого рта, тронутый легкой, но двусмысленной улыбкой.

Явной вновь стала черно-белость окружения, что была и последние несколько часов. В течение этих же часов коричневая родинка на лице моей возлюбленной ни на секунду не теряла насыщенности цвета.

«…люблю тебя…»

Я повел плечами, и джинна, сидящего на моей шее, разорвало на куски, обдав меня кровавым душем с кусочками. Из груди того же, что был приколот к стене, я вынул ту самую — теперь крохотную — шпильку, и он стремительно испустил дух.

Бросив ставший бесполезным предмет себе под ноги, с непроницаемым лицом, обагренным жестоким утренним заревом, я повернулся к Малевич.

Реальность вздрогнула. И я уже находился рядом с ней. Секунды хватило на то, чтобы осмыслить это как собственную неосознанную возможность и кончиком пальца снять с ее щеки загадочную капельку.

«...доброе утро, дорогой...»

Мир преисполнился цветом. Острое солнечное лезвие одним взмахом отсекло все ложное и эфемерное. Комната оказалась опрятной и уютной, мебель в полной неприкосновенности, а растерзанные тела джиннов растворились в утренней улыбке, которая томно, а с тем лукаво блеснула в отогнутом уголке жалюзи.

Малевич не было.

На кровати, не прячась в простыню, а с долей гипнотизирующего бесстыдства потягивалась Сашка, олицетворяя полнейшую невозмутимость.

Она из воздуха вытягивала зажженную сигарету и бокал с очаровательно длинной ножкой.

«...как у меня…» — услышал я глубоко в голове и понял, что слышал этот голос не раз, почти каждый день, но только сейчас понял его правильно.

Глаза обожгла собственная нагота.

— Откуда ты? — единственное, что нашлось во рту.

«...а ведь чувствовал ее...»

И действительно — выросший в груди моей за длительное время нашего с ней общения своего рода «сашконометр» зашкаливал который день. Только психологический скафандр абсента не давал вовремя его различить.

— Я уже три дня тут, дорогой. — Демоническая девочка улыбалась. — Наблюдаю за тобой со стороны. — В бокале плескалось нечто рыжего цвета, аккуратный рот тянул это внутрь. — И все это время ты был так себе, а сегодня — молодец.

— Как ты узнала?

— Я узнала еще до того, как ты подумал об этом месте.

«...какие глупые вопросы, дорогой...»

— Откуда?

— Отец посоветовал съездить сюда. Я тоже не сразу поняла почему.

— Отец?

«...старый сукин сын…»

— Да, видишь ли, быть дочерью дьявола иногда очень полезно. — Тело бестии извивалось в еле заметном движении. Она догадывалась, что я отвык от нее, забыл. И соскучился по ее красоте. И теперь, как водой при смертельной жажде, она незаметно давала мне упиться этим.

— Ты достойная дочь своего отца.

«...сука...»

— Не груби, любовь моя! Неужели ты не скучал?

«...я же вижу обратное...»

— Ты себе льстишь.

«...отнюдь...»

— Ты изменил прическу.

— От тебя ничего не ускользает.

— И очки другие.

«...те были лучше...»

«...а мне плевать...»

— Так ты выглядишь гораздо моложе, я даже не сразу тебя узнала. загорел.

«...скорее почувствовала, что это ты. узнала твой запах...»

— Я сменил образ, стал другим человеком, даже парфюм сменил. Это старый психологический прием. Тот человек был поражен отвратительной хворью, до нового меня она доносится лишь эхом — очень редко.

«...так же как и ты сразу ощутил запах меня...»

— Неужели все было так плохо?

— Порой замечательно, но порой жутко, и это «жутко» не стоит сотни «замечательно».

«...ненавижу тебя…»

— А ведь я всегда была рядом.

«...я тоже ненавижу тебя, дорогой...» — Лицо ее не изменилось, незаметно став злым.

и >>

«...поэтому и не хочу оставить тебя в покое...»