Роман Коробенков - Прыгун

Дорожная лента оказалась многолюдна: по пути встретилось большое количество шоколадных женщин в купальниках, с тяжелыми копнами разноцветных волос, с большими улыбками, с различными предметами в руках. При некоторых шлепали такие же темнокожие дети. И все они смотрелись очень совершенно. Мне стало приятно, что я такой же темный, цветной и совершенный.

Дорожка закончилась крупной галькой. Впереди — метрах в ста — море домогалось берега. По правую и левую руку существовал малый пляжный бизнес, множество разноцветных зонтов полнили собой видимость, а со стороны чужих берегов медленно, но настойчиво плыла воинственная тучная гряда. Дожди не были редкостью, но проходили безболезненно, часто при ярко-слепящем солнце, и большинство пляжников даже не меняли позы или пережидали его в теплой воде.

Я увидел стремительное приближение дождя. Галька, по которой он ступал, однолико чернела, секунда — и поток захлестнул меня. Но такой теплый дождь сулил лишь удовольствие. Тело двинулось ему навстречу, ощущая летнюю нежность, лижущую лицо, слегка разведя руки, чувствуя необыкновенный душевный подъем и природное единение.

Точкой стремления, как обычно, для начала стал круглосуточный бар. В его ультрафиолетовые застенки шагнул я из влажных объятий, как из иной реальности, сквозь прозрачные помехи телепортаций. Закуривая на ходу, канул в электронный сироп, что именно сейчас оказался замечательно вязок.

Попросил абсента, упал в самом темном углу, мерцая синим лицом в дрожащем свете неоновых ламп. Глаза пробежались по сторонам, но народ плавился на пляже, не страшась дождя.

Я отвлекся на монитор неподалеку, где рассеянно прогуливались девочки в бикини.

Экран был идеально квадратным. Я следил за динамической сутью, плавно начиная проникать в сразу недоступное мельтешение. Оно после первой стопки абсента приняло затягивающий характер, а после второй — по углам отчетливо проступили изумрудные тона. Колебания множества линий женских тел получили внутреннее продолжение. Я увидел множество преломляющихся теней, исполняющих сложные сексуальные игры с мужским подсознанием. Мгновение — и тени отбросили собственные отражения, а мимическое эхо размножилось до десятка повторов.

Я поводил взглядом, с удовлетворением заметив, что оказался способен править бал теней по собственному разумению, а через него и происходящее на экране. Девочки забегали по несвойственным им точкам координат, исполняя произвольную программу. Спустя секунду они разделились на пары и принялись жарко целоваться.

По краям подиума, который осваивали модели, стояли поразительно узкие вазы с нереально толстыми букетами цветов. Я подбросил один, другой… Цветы сродни природному фейерверку слили в гармоническое целое происходящую на экране вакханалию. Там уже отстреливались бюстгальтеры и рвались тонкие ниточки трусиков. Но один букет я не смог подбросить, пришлось выпить четвертую стопку адского пойла. Я собрал всю магическую волю, зеленые импульсы которой видел то между пальцев, то в области груди. Но сделать ничего с проклятым букетом не удавалось, хотя прочую картину я давно завертел в порнографическом вареве.

Я заметил еще одну любопытную особенность: при массировании глазами упрямого букета неожиданно принималась шалить моя температура — из жара в холод, и наоборот. И другое странное ощущение мелькало внутри черепной коробки — я сравнивал тела моделей с собственным телом, а что могло быть удивительнее? Стоило отвести глаза — все проходило, стоило глянуть на демонический букет, как я начинал ощущать лишние наросты на теле. Вполне определенно — женскую грудь и тяжелую копну волос на голове.

Непродолжительные эксперименты вывели еще несколько причуд: настроение мое из пьянорадужного менялось на цинично-тревожное, пальцы рук удлинялись, вооружая их кончики длинными цветными ногтями. Под стать всему в голове родилась философская концепция с зеленоватым фундаментом. Эта теорема звучала примерно так: даже беспорядочный мир абсента, поддающийся коренной правке, имеет точку незыблемости, которая не правится, не меняется, и общий смысл, и предназначение, и намек которой в том, что реальность — субстанция твердая. Теорию казалось необходимым подтвердить, а соответственно — проанализировать, замешать в колоду наук, обнаружить нечто, прямо или косвенно подтверждающее или опровергающее выведенное.

Этим я и занялся, решив проследить точку и прочертив диагональ в противоположную сторону, где с прискорбием ученого увидел человеческое лицо.