Роман Коробенков - Прыгун

— Я люблю эту планету! — вопил уже пьяный Ит, на шее которого повисли две местные девушки.

Мы с Уром вели себя потише, но всеобщее опьянение жило своей массовой жизнью, поражая человеческую душу желаниями, чьим фундаментом становились покой и радость.

В руки без спроса забрались высокие коктейли, начиненные незнакомыми фруктами, дым кальянов вскружил наши головы, а общество наше разрослось, вместив в себя миниатюрное женское трио. Девушки лопотали без перерыва, гладя нас темными ладошками по рукам и ногам, аккуратно мостя свои смешные лица на наших плечах.

«.. концентрированные залежи любви…»

Кратковременным привалом стал длинный узкий переулок, выкрашенный в неоновые цвета, где пространной армией простирались далеко вперед высокие трехногие табуретки. Барной стойкой служило отсутствие одной из стен, вместо которой подрагивали от музыки деревянные нагромождения, полные войск другого рода, а именно — бутылочного. Напротив и совсем рядом высилась стена серого кирпича, полная забавных, словно детских, рисунков. Вдоль стены двигались и шумели красочные человеческие фигуры, это опять предлагалось к общению многочисленное женское сообщество. Там же висели тяжелые прямоугольные колонки, стреляющие в толпу разрывными снарядами электронной музыки. Кое-где хищно вились металлические клубки с горящими на конце каждой нити крохотными пулевидными лампочками. Огромная вывеска подпрыгивала на цепях прямо над головами схлестывающихся потоков, текущих с двух сторон, и ярко-красно сообщала: Boom Boom Bar.

И по-прежнему неутомимо шили полотно местной реальности невозмутимые и невидимые гекконы, иногда мелькая гибкими телами в косо налепленных бумагах, несущих странные надписи.

Mai Thai — 120THB

Long Island Ice Tea — 150THB

В50 — 100ТОВ

От созидания странных символов меня отвлекло чье-то пристальное лицо, крадущееся в нервном уголке моего глаза. Я обернулся к нему, едва не поранив собственной сигаретой чернобровую надменность с большой выпуклой улыбкой. Лицо отшатнулось, вспенив черную массу волос, что разлилась по плечам и кистям рук с длинными наманикюренными пальцами.

Создание оказалось женского пола, но отличительно выше даже меня, с чертами, исполненными излишне резкой четкости и красоты. Короткие одежды содержали крупноватое тело, смуглость и стройность которого тем не менее вязали взгляд.

От неожиданности я засмотрелся в будто зеркальные зрачки, откуда так же разительно интересовались мной.

Вдруг мою голову поймала в теплые ладони одна из наших миниатюрных спутниц. Она оказалась сильнее шейных позвонков, уведя мой подбородок в сторону и нашептывая что-то, что я не мог разобрать.

Увидев мои туповатые глаза, инопланетянка улыбнулась и зашептала на ухо очевидное:

— Its not women.

Ур с Итом тоже отвлеклись от своих женщин, но только ради канонадного хохота, печалясь, что забава не продолжилась. Толстяки искренне надеялись, что ошибку распознаю я самостоятельно — и желательно не сразу. Я изумленно вернул брови в ту сторону создания, последовательно отсекая женскую предметность и с испугом обнаруживая нечто спорное. Ответ на мое недоумение был мгновенно озвучен.

— Long Island Ice Tea! — прокричал я крадущемуся во мраке бармену, отвернув голову от инопланетного чуда. Это подействовало, и человек исчез, чтобы вскоре появиться.

— Тут очень дешевые пластические операции, — сообщил мне расплывающийся на глазах Ит. — Потому законы природы тут нарушены. Люди становятся кем хотят, что привело к необходимости осторожности в случае строгого соотношения внутренних весов в ключе «правильно» и «неправильно»… — сказав это, он захохотал, отхлебывая из бокала и переключаясь на свою широколицую пассию.

«...так странен мир чужих голов...»

Я в очередной раз припал к высокой посудине, где застыл в притеснении кубиков льда чайного вида коктейль. Его свет оказался так ярок, что ближе ко дну я зажмурился, а когда открыл глаза, то уже лежал на полу.

Из окна напротив, в многочисленные прорехи портьеры, прямо в глаза мне радужно смеялось дневное солнце веселой планеты. Под похмельным телом обнаружилось подобие циновки, но супротив обычной — высокая и мягкая. В художественных вывертах, в беспорядочной гармонии на таких же ложах вокруг меня спали оба толстяка, предусмотрительно закутанные в простыни. Подле притворялись мертвыми их крохотные спутницы, нечаянно оказавшиеся нагими, во всей своей равномерной смуглости и хрупкости.