Олег Дриманович - Солнцедар

— Вечеряем? Документы.

— Какие-то проблемы? — цокнув донышком, Ян приземлил бутылку.

— На свет пройдемте. Поднимаемся, встаём…

— Уже комендантский? Быстро.

— Проверка документов.

— По случаю?

— Газеты не читаем? Лунатики, бля?

Алик встаёт.

— Сиди, Мурз.

Алик садится.

— Позгаль, хорош в бочку…

— Сиди, говорю.

Милиционер, справа, надвигается, хватает Никиту, стаскивает с лавки, волочёт…

— Отрываем, бля, жопы! Кому сказано!

Растёбин упирается; больно заламывают руку. Слышит — сзади сухой, резкий звук, и второй милиционер, удивленно икнув, грузно валится. Фуражка колесом бежит в кусты. Ян перешагивает через скрюченное тело, делает стремительный обезьяний бросок к Никите. Опять слышится сухой, куцый вздох кулака, и Никитин мент, ослабив хватку, оседает, подвздошно крякнув, рядом с напарником.

Ян сгребает их в кучу мощными, звучными пинками. Сверху трамбует кувалдами кулаков — как вгоняет костыли в шпалы, раздаёт по очереди — одному, второму.

Вскрикивают, кряхтят, матерятся, угрожают, пытаются встать. Ян не даёт, садит методично, с праведной яростью, приговаривая:

— Вот тебе газета «Правда»! Тебе — «Известия»! А это вам, суки, «Труд»!

Довершает расправу опять ногами. Тишина, хрипящая позгалёвским горлом и ментовскими стонами. Никита подходит ближе. Скулящие рыхлые очертания. Алик на лавке — стоймя, зияет из темноты страшными белками.

— Толмач, бутылку! — требует Ян.

Никита выковыривает из-под лавки стекло. Протягивает. Позгалёв, как шашлычник, растряхивает остатки на ментов.

— А это, вам мусорки, — «Советский спорт»!

— Твою мать, полудурок! В Читу хочешь, рукавицы шить?! — Алик свирепой тенью носился по флигелю, драл глотку на курящего у окошка Позгалёва. — Генерала послал! Теперь ментов отмудохал! Ты чё творишь, больной?! В переменный состав хочешь, баланду?!. Хочешь, да?! Хочешь, сука, загреметь?! Жри сам! Ты какого нас — в это говно?! Всё, Позгаль, с меня хватит! Всё! Я твои хороводы не вожу! Идиот! Мы и так в дерьме! Вот-вот, на кичу отправят!

Ян тушит сигарету о стёклышко, идёт, ложится на матрас. И через минуту уже храпит. Никита тоже падает — ну и день! Стягивает тренировочные, и — опять дежавю: липко по всему переду. Тащит из сумки чистые трусы, спускается к морю. Щупает низ: сочится, саднит. Подставляет под сонную лампу луны. Нет, не целка. Его кровь — сорвала немая уздечку.

Утром будит настойчивый стук в дверь.

Не размыкая глаз, Никита ждёт: сейчас вынесут замок, ворвутся, забряцают наручниками. Барабанят сильней. Растёбин промаргивается, встаёт. Алик отрывает голову от подушки: всклокоченный, смотрит на Никиту, на дверь безумными со сна глазами. Позгалёву — хоть бы хны: выводит носом рулады.

— Сладко сволочуге спится, — шипит Алик.

— Откройте!

Верочка?

Никита идёт, открывает. Она.

— Вас к коменданту. Всех троих. Ждёт на танцплощадке.

— Че-го?

— Там теперь сборный пункт. Штаб чэпэ этого. Пять минут вам, потом, сказал, уедет в город. И билеты обратные возьмите.

— Какие билеты?

— Вы самолетом? Если самолетом — обратные на самолет. Сказал, обязательно.

Над увитой плющом рабицей танцплощадки — купол цвета хаки: армейская полевая палатка. Рядом кучкуются мужики.

— Ну, если это из-за ментов, Позгаль… — угрожающе цедит Алик.

— Подтяни штаны.

Фанерная вывеска. Плакатным пером — красные рубленые буквы: «Сборный пункт ГКЧП».

У входа — солдатики с кумачовыми повязками на рукавах: буква «К» в круге.

— Комендачи, что ль? — испуганно шепчет Мурз.

— Ну, шапито устроили, — подсмеивается Ян.

— Стоять. Куда?

— Вызывали.

Ян отбрасывает клапан. Все трое входят.

Как в деревенском клубе — ряды стульев. В дальнем конце — Лебедев за столом, сидит в тусклом пучке света от голой лампочки, примотанной к верёвке-растяжке, идущей по брезентовому куполу. Что-то пишет, обложенный бумагами. Справа, слева, на высоких деревянных подпорках — косые, сколоченные аврально стенды, облепленные листами. «Постановление правительства», «Обращение руководства к народу», «Положение о ГКЧП». По брезентовым стенам — долгие волнистые отрезы ватмана: «Восстановим законность и правопорядок!», «Народ поддерживает ГКЧП!». Буквы огромные, наспех писанные, кривоватые. Справа от Лебедева, в ящике, — знамя красного бархата с желтыми кистями. Слева, на тумбе, — знакомый гипсовый бюст с отколотым носом.

— Присаживайтесь, — торопливо, не отрываясь от бумаг, бросает Лебедев, — обратные с собой? Давайте.