Михаил Шахназаров - «Контрабас» и виски с трюфелями [сборник]

К лобовому стеклу вытянулась огромная голова Роберта. Из-под черных густых усов проглядывала улыбка.

— На Сталина похож, — бросив взгляд в сторону машины, проговорил Козлявичюс. — Сталин бабку мою в Сибирь выслал. За мешок картошки выслал мою бабушку Аудроню в Сибирь. Там она и померла. Деда они раньше в расход пустили. Сволочи…

— Да не то слово, — поддакнул я. — Просто негодяи без чести и совести. Но Дереник — он добрый. Тот случай, когда внешность обманчива. Его даже собака и теща больше, чем жена, любят.

— Может быть, может быть… Но странно все как-то получается. Шутка моя вас напрягла. Прапорщиком «красным» обозвали. Едете в одной машине и не знаете, как земляка зовут.

Тот вообще на тирана похож, который мою бабку Аудроню в Сибирь выслал. Какие-то вы, ребята, левые.

Ну, то, что мы ребята далеко не правые, ясно было и без резюме Козлявичюса. Может, поэтому все мои оправдания выглядели по-детски. Я говорил, что мы честные латышские армяне и нам не терпится положить под елку подарки, которые так ждут наши плачущие дети. Что в баскетболе для меня не существует другой команды, кроме «Жальгирса», а «золотой» состав клуба я помню до сих пор наизусть. Даже уверения в знании истории рода Гедиминовичей не смогли убедить Козлявичюса изменить решение. А решение говорило о том, что Новый год нам дома справлять не придется.

— Повторяю: машину — на тщательный досмотр, господин Аракелов.

— То есть?.. То есть здравствуй жопа Новый год, господин Козлявичюс, — сказал я, достав фляжку. Терять было нечего.

Мне стало жалко Дереникса-Роберта. «Мерседес» надежен, крепок, как автомат Калашникова. Но автомат может собрать и разобрать даже хорошо выдрессированный примат. А проделать эту операцию с «мерседесом» по силам только немецким специалистам. Во всяком случае, без нанесения ущерба автомобилю…

Известие о внеплановом техосмотре с последствиями придавило Дереникса к рулевой колонке. Меня предательски покидал хмель. Пока мой компаньон отгонял машину в специальный бокс, я успел сходить в магазин «duty free». В пакете булькали две бутылки виски, литровая «кола» и коробка шоколадных трюфелей. Кушать мне в этот вечер хотелось только виски.

После визита в бокс Дереникс выглядел еще подавленней. Сразу попросил выпить. Сделав из бутылки три больших глотка, направился в сторону будки с Козлявичюсом. Он клялся мамой, что всего этого так не оставит. Указывая на меня, грозился, что я подключу «каунасских» и «вильнюсских». В эти мгновения мне подумалось, что он такой же идиот, как живой шлагбаум в виде Козлявичюса. В финале сцены Дереникс поклялся могилой дедушки, что Козлявичюса найдут и силком превратят в гомосексуалиста. Пришлось вмешаться. Извинившись, я оттащил дебошира в сторонку.

— Дереникс, прекрати буянить. Будь романтиком. Новый год на государственной границе братской республики! Всю жизнь помнить будем. Прекрати, Дереникс!

— Б-дь, прекрати называть меня Дерениксом! Меня под елкой любимая дочь ждет!

— Под елкой? Дочь? Дочь под елкой?.. Я тебе больше не дам виски, Дереникс. Тем более из горла.

В кармане заботливого отца заверещал мобильный. Сначала Дереникс говорил с дочерью. Объяснял, каким тяжелым выдался вояж папы-контрабандиста. Рассказывал, как папа устал и поэтому приедет с подарками только завтра. Что девочка передала трубку Оле — я понял по мимике Дереникса. Тот несколько раз повторял слова «проблемы» и «сюрприз». Но Ольга не спешила сочувствовать проблемам и была равнодушна к сюрпризу.

— Вот сучка! Я ей правду говорю, а она талдычит, что мы по проституткам с тобой гуляем.

— Да я слышал.

— Что ты слышал?

— Слышал, как она тебя колченогим чудовищем обозвала, — я начал хохотать. — И, судя по всему, с места, которое она так хорошо знает.

Звонок моей супруги раздался, когда мы сидели в небольшом кафе при терминале. Почти все столики были заняты дальнобойщиками. В зале громко играла музыка. То и дело раздавался смех. Я вышел на улицу. Пляски снежинок под матерные тирады Ольги смотрелись убого. Она исходила ядом от злости, потому что в магазинах Белостока не оказалось плаща белой кожи. Лучшая реакция — молчание. И я молчал. Оля продолжала орать:

— А теперь слушай! Я стою на подоконнике. Ты слышишь меня? Я стою на подоконнике, и меня уже ничего не остановит. Ты слышишь, ублюдок?

— Слышу, конечно. Слышу и жду.

— Ну! Ну скажи, скажи! Чего ты ждешь, подонок?

— Жду, когда ты об асфальт наконец треснешься.