Доминик Татарка - Республика попов

…«Скотина!»

— …средствами удерживать в страшном напряжении целую сеть людей; выбрать одну ячейку — ядро, по вашему выражению, — по возможности центральное, и вот — чувствовать, как дергается нерв в лягушачьей лапке, если насыпать на нее соли, тем более если эта лапка — целая область, Братиславская, к примеру, или какая-нибудь восточная. Прошу прощения за то, что заговорил о личных чувствах. Все молодые люди таковы: жаждут острых ощущений. Известное дело — молодежь тянется к приключениям…

— Послушайте, — продолжал он. — Мы малая нация. И возможности наши малые, и страна малая. Вы человек образованный, и вы без сомнения очень хорошо ощущаете, ибо в мечтах своих вы натыкаетесь на них, вы хорошо ощущаете, если можно так выразиться, внутренние границы малой нации. Словацкий юноша, естественным образом мечтающий если не о власти, то уж наверняка о приключениях, не может сделаться, к примеру, капитаном боевого корабля.

«Что же мне — предателем становиться? — подумал Менкина. — Все ренегаты хотели обеспечить себе большие возможности…»

— Вы должны согласиться с этим. Словацкий юноша не может сделаться великим путешественником. Ничем великим он быть не может. Даже великим аферистом. Или гангстером крупного масштаба. Почему? Да понятно: у нас нет для этого возможностей, нет крупных городов, крупных заводов. Нет у нас — и, видно, не скоро будет — даже паршивого автозавода. Нация наша никогда не моторизует себя собственными силами. У нас нет таких автострад, как в Америке. Не правда ли, дядя рассказывал вам, как выглядит, к примеру, плутократическая Америка.

Менкина клюнул на эту приманку. Из всех великих возможностей в Америке дяде досталась лишь одна — работать как лошадь. Он привез с собой — на память — коллекцию мясницких ножей и тысячу мелких шрамов на руках. Америка для него была — Чикаго. Америка была для него — завод Свифта. И даже менее того — заводской цех, и еще менее — его рабочее место. И в самом деле, дядя мог до мельчайших подробностей описывать, как надо извлекать кости из свиных окороков, как готовить колбасы по-итальянски, но вся прочая Америка осталась для него неясно различимой, как в тумане. Она не принадлежала ему. Смрадный воздух боен — вот чем была для дяди Америка. Он стоял в этом смраде, осужденный вечно производить все одни и те же несколько машинальных движений, числом около пяти, с помощью которых он, как машина, удалял кости из каждого окорока, из сотен окороков — и так каждый день, до бесконечности.

— Мой дядя был рабочий и ничего не мог рассказать мне об американских возможностях.

— Ваш дядя, возможно, человек опытный, но у него нет такого кругозора и таких запросов, как у вас. Однако, по-видимому, вы со мной соглашаетесь. Если б у нас и были автострады, они ничему бы не служили, поскольку расстояния-то у нас карликовые. От Братиславы до Прешова, не далее. Словом, гангстеру у нас пришлось бы удирать от руки правосудия, как говорится, на волах. А воловья упряжка — разве предмет для мечты? Брр! Даже разбойником не может стать у нас молодой человек — таким, каким был хотя бы Яношик. Почему? Да потому, что во всех лесничествах проведен телефон… Вот почему вы — красный! — внезапно обрушился на Томаша следователь.

— Я не красный, — возразил тот.

— Красный. Вы ошиблись в выборе профессии. Стали учителем, а считаете себя способным на большее. Потому и пошли к красным. Не надо отрицать все, я этого не люблю. Как человек благоразумный, согласитесь по крайней мере что в условиях Словакии вы даже не можете быть подрывателем основ. Это преимущество малой страны должен честно признать даже некритически настроенный молодой человек. Поймите, не может он быть террористом сколько-нибудь заметного масштаба. Разве что мелким вредителем — вот как вы. Листовочки распространяете, как мальчишка-газетчик!

— Наконец-то вы признали, что я не имею никакого значения, — отозвался Томаш.

— Признайтесь: вы красный?

— Не красный я.

Следователь притворился обиженным. Столько уговаривал, улещал, а он упрямо все отрицает! Подстерег подходящий момент, чтоб ошеломить арестанта, и прочел из протокола несколько фраз. Менкина тотчас узнал слова своей матери. Она тоже ведь говаривала, что он отступник от святой церкви, красный… Пусть же права будет мать. И он с вызовом бросил:

— Да, я коммунист, раз так говорит моя мать.

Тогда следователь вернулся к азартной игре в карточки. Наугад положил на стол снимок. Другой, не свадебный.