Доминик Татарка - Республика попов

Но директор целлюлозной фабрики и оптовый торговец не нашли что сказать. Все начали испытывать неловкость. Адвокат, пробормотав что-то, увел Менкину. Стал расспрашивать его о том о сем, и пусть скажет прямо, хорошо ли ему живется, достаточно ли у него денег. А под конец спросил, думает ли пан Менкина навсегда поселиться здесь.

— А куда мне податься? — рассудил американец. — Обратно в Америку? Для человека моих лет нет смысла возвращаться в Америку.

Казалось, такое рассуждение обрадовало адвоката, и на следующий день он начал разговор с этого же места.

— Пан Менкина, продайте мне ваш паспорт, — ошарашил его адвокат. — Скажите, сколько вы хотите?

Он стал доказывать, что в этой выгодной сделке для Менкины нет никакого риска.

— Быть может, я и не воспользуюсь вашим документом. Вы видите — это каждому видно, — что я не в силах перенести длительное путешествие. Но мне хочется иметь эти бумаги. Бедный еврей хочет потешить себя… Подумайте, прошу вас!

Американец думал. На утренних прогулках он уже несколько раз уклонился от встречи с Вернером, не зная, как ему отказать. Но один раз адвокат подстерег его. Мечта уехать, казалось, целиком овладела им.

— Пан Менкина, не говорите «нет», — начал старик.

Они молча шагали вдоль речки. Больше не было никакой сердечности у Менкины, потому что он получил власть над этим человеком, мог водить его за нос, мог даже шантажировать его, если б не был сам человеком порядочным. Ему неприятно было держать так в руках адвоката, но он упрямо, безжалостно твердил: «Нет, не продам».

А адвокат развертывал перед ним цепочку своих мыслей.

— Не сегодня-завтра сердце мое откажет. Я не жалуюсь — пожил в свое время. Будапешт, Вена — там прошла моя молодость… Денег было достаточно. Достаточно было приятной любви. Я имел, что хотел — актрисы, развлечения… Впереди у меня нет ничего хорошего. Я знаю. И все-таки, — он порывисто повернулся к Менкине, — все-таки мне еще не хочется гнить… Послушайте, я еще не хочу гнить!

Адвокат был тучен. На американца пахнуло жутью. Как верующий христианин, он без труда с ужасом представил себе кучу гниющей падали, но как верующий христианин он не мог оказать благодеяния еврею. После излияния адвоката Менкина уже неспособен был даже на сострадание к нему. Сразу, черт побери, старик стал ему отвратителен — пожалуй, как христианину, сохранявшему надежду на загробную жизнь. Новое веяние затронуло и гражданина США. Тем прочнее утвердился он в своем. Адвокат хотел от него благодеяния, но готов был оплатить его. Это-то больше всего и возмущало американца. В противном случае он вполне мог бы отказаться от бумаг, которыми не думал больше воспользоваться. Он отлично знал, что мог бы, если б захотел, сделать доброе дело. И этот последний довод раздражал его, рождая враждебное чувство.

Разорвав отношения с адвокатом, американец изменил маршрут своей утренней прогулки, проходившей доселе по той части города, которую люди прозвали Новым Иерусалимом. Это был новый, один из красивейших районов города, где стояла и вилла Менкины. Вырос район в благие времена республики, в поле между речкой Райчанкой и новой евангелической церковью при кладбище для обоих христианских вероисповеданий; богатые евреи-коммерсанты строили там дома для себя, старожилы города — для своих дочерей и зятьев. При новом государстве район превратился в гетто, где безучастно, словно из них вынули души, бродили выброшенные за борт жизни старые евреи. Для американца в этом гетто жила робкая пани Минарова и ее муж-гардист.

Пани Минарову, занятую шитьем, стряпней и почти не покидавшей кухни, не так глубоко затронули новые веяния. Эпохальные мартовские события [10] 15 марта 1939 г. Словакия объявила о своей самостоятельности. означали для нее только то, что семья из однокомнатной квартиры в предместье въехала в современную виллу с садом. Наконец-то у супругов была отдельная спальня и детям было где спать. Это было величайшее благодеяние, за которое они ежевечерне возносили благодарность фюреру, с удобством укладываясь в чужие перины.

Зато муж ее, мелкий почтовый служащий, растративший казенные деньги, неуверенный в самом себе, страдавший нечистой совестью, долго ждал случая. И когда случай наконец представился, он, разумеется, использовал его до конца.

Он сделался командиром городского отряда Глинковской гарды, а затем командиром отрядов целого района. Во время путча генерала Прхалы [11] Имеется в виду отказ генерала Прхалы подчиниться новым властям во время оккупации хортистской Венгрией Закарпатья в 1939 году. он охранял со своими гардистами мосты и склады. Выдворял из Словакии чехов. Приобрел власть и влияние. От него уже зависело, кому из так называемых хороших чехов разрешить не выезжать в протекторат. Он сам стал покровителем арийцев — совладельцев еврейских магазинов. Так, пользуясь влиятельным положением, забирал он силу и лечил раненое самолюбие, этот ущемленный человек.