Братья вышли на улицу потолковать. Густой туман от реки стлался над полями, плотная, молочного цвета пелена его окутывала окрестности, но у ручья она вдруг прерывалась, и казалось, что мост висит в воздухе.
— Они хоть как-то поприветствовали друг друга? — спросил Олави.
— Наверное, это уже ни к чему после сорока лет супружеской жизни. Только бы отец лишнего не брякнул.
— Мы предупредили, чтобы он не проболтался ей о диагнозе. Отец пошел к дровяному складу и притащил целую охапку щепок.
— Он что, топить надумал? — ужаснулся Олави.
— Да вряд ли, — успокоил его Юсси.
— Топить посреди лета — это же сумасшествие, — проворчал Олави. Прошлую зиму он нам устроил веселую жизнь. Топил так, будто это не дом, а паровоз, с той лишь разницей, что на месте стоит. Причем не видит ни черта и все время печную заслонку задвигает. Все боится, чтобы тепло не ушло. Того и гляди либо взорвемся, либо угорим.
— Да, трудно вам с ним приходится, — посочувствовал Юсси. — Придется на время перевести его к кому-нибудь из нас.
— Убирать он нам не разрешает, — продолжал Олави. — Редко когда удастся в сауну его спровадить. Пока он моется, Ирма выгребает из его комнаты грязь и нечистоты.
— Надо, надо старику переменить обстановку, — повторил Юсси.
— Да ладно, сейчас не это главное. Поживем — увидим, — махнул рукой Олави.
Они пошли на кухню ужинать. Олави мимоходом заглянул в комнату деда: тот действительно растапливал печь.
— Не рано ли начинаете? Август на дворе. Лучше уж дверь оставлять открытой, из кухни же идет тепло, — посоветовал Олави.
Дед поджег скрученную газету и бросил ее в топку, потом затолкал в самую глубь, поближе к щепкам, едва не обжигая руки.
Олави сел за кухонный стол и включил транзистор. Торжественно зазвучала симфония.
— Ты не знаешь, что это? — спросил он и мгновенно выключил приемник.
— Отнеси маме, пусть она послушает музыку, — предложила Ирма.
— Она же больная, — вставил дед.
Олави и Юсси долго еще сумерничали. Ирма уложила детей, потом заглянула и проверила, как мать, и напоследок обошла все комнаты.
— Дед опять оставил открытой дверь в ее комнату, — сообщила она.
Олави прошел к отцу.
— Закройте дверь. Маме станет плохо от жары, — попросил он.
— Что? Она же больная, — буркнул дед.
Отец был все еще крепкий мужик, ростом с Олави, старость его не согнула. Олави внимательно посмотрел на него, точно в душу хотел заглянуть, но ему показалось, что старик его даже не замечает.
5
На следующий день Олави отвез приходскому врачу все бумаги матери.
— Медсестра на днях заедет к вам, а бумаги эти пока останутся у меня, хорошо?
— Да, спасибо, — ответил Олави.
Выйдя из церкви, Олави решил навестить могилу Тайсто. На кладбище ветеранов войны удобряли цветы и деревья — белоснежные пенные брызги кружили в воздухе, как снежинки. Кладбище спускалось с холма вниз и почти доходило до русла пересохшего ручья. На противоположном берегу дыбились краны и возвышались дома: строился новый микрорайон. Вдали от города.
Над могилой Тайсто подвесили душ для поливки — вода лилась на землю как из водосточной трубы. Могила эта была пуста, ведь Тайсто погиб в горах и тело его так и не смогли отыскать. «Горы здесь ни при чем, они, конечно, в его гибели не виноваты», — подумал Олави.
Утром к дому подъехала красная машина муниципалитета, из которой вышла незнакомая женщина. Медсестра. Она была в обычном платье, без халата.
— Ого! Какая вы у меня бодренькая! — громким, жизнерадостным голосом произнесла она. — Если бы все раковые больные так весело улыбались, в мире бы развеялся еще один миф — о непобедимости страха смерти.
Сказала и тут же осеклась, поняв свою ошибку: лицо Ирмы исказилось от ужаса и застыло.
— Эта комната, безусловно, непригодна для лежачей больной, безапелляционно заявила медсестра.
Она зашла в соседнюю комнату. Дед, как всегда, дремал в кресле-качалке, рядом на подлокотнике лежала прокуренная трубка. В комнате было не прибрано, половик сбился на сторону, вокруг кресла на полу — горки пепла.
— Вот это уже другое дело, здесь гораздо просторней, лучше перевести больную сюда, предварительно проветрив помещение, — посоветовала медсестра и понимающе улыбнулась. — Ох уж эти мне курильщики, известное дело!
Она дала несколько советов по уходу за больной, обещала в следующий раз привезти обезболивающие лекарства и на прощанье добавила:
— Бодритесь и еще раз бодритесь — это лучшее лекарство.
Читать дальше