Михаил Самарский - Распятые любовью

– Десять кусков, – тяжело вздохнул я, вспомнив измайловского милиционера.

– Вот видишь, а у нас всё это за год вернёшь! – Мустафа хлопнул меня по плечу, словно мы с ним знакомы сто лет. – Ну, так что?

– Могу ли я подумать? – спросил я.

– Конечно, дорогой! Конечно, подумай. Только есть маленькая просьба: никому о нашем разговоре ни слова. Ты понял? Ни-ко-му! – повторил он по слогам. – Здесь живут хорошие люди, дай им Аллах здоровья, но подлые, без стук-стук не могут.

– А что же ты мне предложил такую работу? – усмехнулся я. – А вдруг и я…

– Мы, Боря, давно за тобой наблюдаем, – прищурился Мустафа, – а в людях мы хорошо разбираемся. Уловил?

– Спасибо за доверие, – сказал я.

– Пока не за что, – ответил Мустафа и, встав из-за стола, добавил: – через три дня увидимся. Приходи сюда часам к пяти. Договорились? Главное – ничего не бойся. Работа безопасная, но доходная. Пока. – Он пожал мне руку и, рассчитавшись за ужин, ушёл.

«Вот так подкинул Мустафа мне задачу, – ворочался я всю ночь. – Вроде и опасно, но жуть как заманчиво…».

Через три дня я был принят на работу курьером в компанию «Ингуш-транзит-золото». Правда, работа такая не требует оформления, а по трудовой книжке меня определили кочегаром в котельную. Я понял одно, у ребят из Назрани связи здесь, на Колыме, очень и очень серьёзные.

Первая поездка в Москву (вернее, полёт) принесла мне доход в тысяча двести рублей, я ещё умудрился сэкономить на «командировочных».

Мустафа остался очень доволен. За одну поездку я отвёз восемь килограммов песка. Это отличный результат.

– Ну, брат, с почином тебя. Спасибо, родина тебя не забудет.

Глава 24

За четыре месяца я накопил пять тысяч рублей. «Не хило, – думал я, – чтобы собрать первые пять тысяч рублей мне понадобилось три года! Если так дело пойдёт, через пару лет я и дом куплю, и машину, и свадьбу сыграю…».

То ли они зародились не в том месте, то ли не в той голове, а может они просто были наивные и глупые, но мои риелторские мечты снова улетели ко всем чертям. В пятую поездку на моих руках защёлкнулись наручники, а меня препроводили в КПЗ (камеру предварительного заключения), естественно, при этом тщательно обыскав и изъяв патронташ с восемью килограммами золотого песка.

«На морском песочке я Марусю встретил, в розовых чулочках талия в корсете…»

Как и учил меня Мустафа, я сказал, что патронташ нашёл в лесу, когда собирал грибы, долго не решался отвезти на материк, и вот, наконец-то, решился.

– Вы хотите сказать, что перевозите золото впервые? – усмехнулся следователь.

– Именно так, – подтвердил я.

– Борис Сергеевич, чистосердечное признание, облегчит вашу участь, – предупредил следователь.

– И хорошо, – грустно ответил я. – Потому я всё чистосердечно и рассказываю.

– Не хотите, значит, помочь следствию?

– Почему же не хочу, – пожал я плечами, – спрашивайте, всё расскажу, как было…

И я снова и снова заводил свою сказку про белого бычка. Каким же нужно быть идиотом, чтобы заниматься перевозкой золота и хранить деньги на сберегательной книжке. Снова у меня всё отобрали. Теперь это сделало государство. Впрочем, те, кто, отсиживая срок в колонии, хранил деньги в стеклянной банке, тоже ничего не выиграли. В советском правительстве нашёлся-таки идиот по имени Валентин Сергеевич Павлов, намеревавшийся стабилизировать денежные потоки в СССР. Министр финансов инициировал фактически конфискационную денежную реформу.

Помню, как в колонии рвал на себе волосы старый грузин Мираб Мошикашвили, сколотивший состояние на продаже нелегально коньяка. У него в Грузии было закопано около полумиллиона рублей, по тем временам баснословная сумма. Павлов уничтожил все его сбережения. Дед даже осунулся, до выхода на свободу ему оставалось полтора года.

В тюрьме (СИЗО, что почти одно и то же), мне стали регулярно «заходить» передачи, да и по вечерам «грели» дубаки (так называют на Колыме тюремных надзирателей). Я догадался, что это дело рук Мустафы. Перед тем, как заключённому вручают передачу, он должен назвать фамилию того, кто, по его мнению, эту передачу передал. Если не угадаешь, её могут и вернуть. Как объясняли сами сотрудник СИЗО, такое правило введено для того, чтобы человек с воли не передал отравленные продукты – так иногда избавляются от подельников, чтобы, сидя в тюрьме, много не болтали. Я всегда угадывал фамилию благотворителя точно и с первого раза, сокамерники даже удивлялись, как это я заранее знаю, кто передал передачу. Когда приносит передачу один и тот же человек, это ни у кого удивления не вызывает. Но мне приносили каждый раз другие люди. Секрет был в том, что, когда я, услышав свою фамилию, подходил к кормушке (небольшое окошко в двери, закрываемое дверцей), надзиратель показывал мне записку с фамилией, а затем спрашивал: «От кого передача?».