Мария Дуэньяс - Нити судьбы

— А где ты должна была с ними встретиться? — спросила я, стараясь вникнуть в то, о чем рассказывала Канделария.

— В квартале Суика, за угольной лавкой.

Я не знала, что это за место, но уточнять не стала. В моей все еще сонной голове вдруг ясно обозначились последствия нашего провала: прощай, собственное дело, прощай, ателье! А впереди — снова жизнь, полная тревоги и неизвестности.

— Значит, все пропало, — произнесла я, потирая глаза, чтобы окончательно прогнать сон.

— Ничего подобного, детка, — решительно заявила хозяйка, стащив наконец плащ. — Все пошло не совсем по плану, но в любом случае этой ночью пистолеты должны исчезнуть из моего дома. Так что давай, красавица, шевелись: поднимайся скорее, нам нельзя терять время.

Смысл этих слов дошел до меня не сразу, потому что в тот момент мое внимание было приковано к самой Канделарии, которая расстегивала оказавшийся под плащом бесформенный шерстяной балахон, практически полностью скрывавший очертания ее роскошной фигуры. Я с изумлением смотрела на нее, не понимая, с чем связано это торопливое раздевание. Только когда она сняла балахон и принялась доставать оружие, спрятанное на ее пышном, как тесто, теле, мне наконец все стало ясно. Четыре пистолета были закреплены под резинками чулок, шесть — за поясом, два — за бретелями бюстгальтера, и еще пара — под мышками. Остальные пять лежали прямо в сумке, завернутые в кусок ткани. Всего девятнадцать штук. Эти стволы покидали свое теплое укрытие, и я уже начала смутно догадываться почему.

— Что вы хотите мне поручить? — спросила я, холодея от страха.

— Ты отнесешь оружие на железнодорожный вокзал, передашь его до шести утра и вернешься сюда с деньгами: согласно уговору, тебе должны заплатить тысячу девятьсот дуро. Ты же знаешь, где находится вокзал, да? За шоссе Тетуан-Сеута, у горы Горгес. Там наши покупатели смогут забрать товар, не входя в город. Они спустятся с горы и уйдут тем же путем, пока не рассвело.

— Но почему пистолеты должна нести я? — Меня так пугала эта перспектива, что от сонливости не осталось и следа.

— Потому что, когда я возвращалась из Суики, обдумывая, каким образом провернуть встречу на вокзале, меня заметил сукин сын Паломарес, выходивший из бара «Эль-Андалус»: он остановил меня возле комендатуры и объявил, что этой ночью, возможно, пожелает заглянуть с обыском в мой пансион.

— Кто такой Паломарес?

— Самый мерзкий полицейский во всем испанском Марокко.

— Он из комиссариата дона Клаудио?

— Ну да. Перед комиссаром всегда прямо-таки шелковый, но с простыми людьми ведет себя как настоящая сволочь. Этот гад держит в страхе пол-Тетуана и только и мечтает посадить всех пожизненно.

— А почему он остановил вас этой ночью?

— Да просто потому, что захотелось над кем-то поиздеваться: ему нравится пугать беззащитных людей, особенно женщин. На протяжении многих лет он только этим и занимается, а нынче для него вообще полное раздолье.

— Но он ничего не заподозрил насчет пистолетов?

— Нет, детка, нет. К счастью, он не потребовал показать сумку и ему не взбрело в голову меня обыскать. Он только спросил своим противным голосом: «Куда это ты направляешься среди ночи, контрабандистка, опять взялась за свои делишки, такая-сякая?» А я ему отвечаю: «Нет, что вы, дон Альфредо, я ходила к куме, она что-то совсем расхворалась со своими камнями в почках». А он мне: «Как будто я тебя не знаю, мерзавка, ты пройдоха, каких свет не видывал». Вот паскуда, уж я бы ему сказала все, что о нем думаю, но пришлось прикусить язык; я только сжала покрепче сумку под мышкой и прибавила шаг, молясь Деве Марии, чтобы пистолеты не шевелились у меня под одеждой. И только я отошла от него немного, вдруг снова слышу за спиной его мерзкое хрюканье. «Наведаюсь, — говорит, — пожалуй, сегодня к тебе с обыском, надо бы посмотреть, что ты там у себя прячешь».

— И вы думаете, он на самом деле придет?

— Может, да, а может, и нет, — пожала плечами Канделария. — Если ему попадется сейчас какая-нибудь бедолага — из тех, что шляются по ночам, — то он, глядишь, и забудет обо мне. Ну а если не найдет чем занять остаток ночи, то почему бы ему не заявиться в мой дом, не выставить жильцов на лестницу и не перевернуть все вверх дном безо всякого зазрения совести? Такое уже случалось, и не раз.

— Значит, вам нельзя выходить из пансиона до утра, — медленно прошептала я.

— Именно так, дорогая, — подтвердила Канделария.

— А пистолеты должны отсюда срочно исчезнуть, чтобы их не нашел Паломарес.