Мария Дуэньяс - Нити судьбы

— Да, улавливаю, конечно, улавливаю, но…

— Ш-ш-ш! Я предупреждала, что не хочу слышать никаких «но», пока ты все не выслушаешь! Так вот: тебе нужно срочно, как можно скорее, буквально на днях, арендовать хорошее помещение, где ты смогла бы принимать клиентов и демонстрировать свое мастерство. Клянусь, я в жизни не встречала ни одной портнихи, которая могла бы с тобой сравниться, так что сейчас нам нужно немедленно браться за дело, чтобы все устроить. Я знаю, у тебя за душой ни гроша, но зато у тебя есть Канделария.

— Но ведь и у вас ничего нет — вы постоянно жалуетесь, что вам не на что нас даже кормить.

— Да, в последнее время дела идут совсем плохо — никакого товара сейчас не достать. На границе поставили отряды, вооруженные до зубов, и их никак не миновать, чтобы пробраться в Танжер за тканью, — для этого нужно пятьдесят тысяч пропусков, которые мне, конечно, никто не даст. А добраться до Гибралтара и того сложнее — переправа закрыта, и военные самолеты постоянно летают над проливом, чтобы бомбить все, что движется. Но все-таки у меня есть кое-что, благодаря чему мы сможем раздобыть деньги на ателье: это, единственное за мою тяжкую жизнь, само попало мне в руки, не пришлось для этого даже выходить из дома. Давай иди сюда, я тебе покажу.

С этими словами Канделария направилась в угол комнаты, где была свалена куча хлама.

— Только прогуляйся сначала по коридору и проверь, включено ли у сестер радио, — велела она шепотом.

Когда я вернулась, чтобы сообщить, что все в полном порядке, Канделария стояла перед сундуком, с которого уже убрала клетки, корзинку, тазы и ночные горшки.

— Закрой хорошенько дверь на задвижку, включи свет и иди сюда, — приказала она, не повышая голоса.

Свисавшая с потолка лампочка без абажура наполнила комнату тусклым светом. Я приблизилась, и Канделария подняла крышку сундука, на дне которого лежал лишь кусок скомканного грязного одеяла. Она приподняла его очень осторожно.

— Ну, смотри.

То, что я увидела, лишило дара речи, и сердце мое оборвалось. Это была груда черных пистолетов — десять, двенадцать, а возможно, пятнадцать или даже двадцать: они лежали на дне ящика в беспорядке, и их дула смотрели в разные стороны, словно это куча спавших вповалку разбойников.

— Видела? — сквозь зубы произнесла Канделария. — Тогда закрываю. Подай мне весь этот хлам, я положу его сверху, и выключай свет.

Ее голос, по-прежнему приглушенный, ничуть не изменился; я же, потрясенная увиденным, еще долго не могла произнести ни звука. Мы снова уселись на кровать, и она зашептала:

— Может, кто-то еще и верит, что восстание произошло неожиданно, только это полная чушь. Все были в курсе, что затевается что-то серьезное. Это давно готовилось — и не только в казармах и Льяно-Амарильо. Говорят, даже в клубе «Касино Эспаньоль» был спрятан за барной стойкой целый арсенал — и кто его знает, правда это или нет. В первые недели июля у меня в этой комнате жил один служащий с таможни — ну, по крайней мере он таковым назвался. Чего уж скрывать, он мне сразу показался странным и ни на какого таможенника вовсе не походил… Только мне-то что? Я в чужие дела не лезу и сама терпеть не могу любопытных: поселить, накормить — это пожалуйста, а уж остальное меня не касается. После восемнадцатого июля я его больше не видела. Кто его знает, куда он подевался: может, присоединился к восстанию, может, сбежал во французский протекторат, или его увезли в крепость на горе Ачо и расстреляли на рассвете, — все, что угодно, могло с ним произойти, и я решила не выяснять. Потом, через четыре-пять дней, ко мне прислали лейтенантика за его вещами. Я отдала ему пожитки, оставшиеся в шкафу, и проводила с богом — на том и закончилась, как я думала, эта история с таможенником. Однако когда Джамиля стала готовить эту комнату для другого жильца и принялась мести под кроватью, я вдруг услышала ее крик: она так кричала, будто увидела настоящего черта с трезубцем — или с чем там у мусульман должен быть черт. Как оказалось, она задела шваброй кучу пистолетов, лежавших в углу под кроватью.

— И вы решили оставить их себе? — дрожащим голосом произнесла я.

— А что, по-твоему, я должна была сделать? Отправиться на поиски того лейтенанта, разыскивая его по всему фронту?

— Вы могли отдать их комиссару.

— Дону Клаудио? Ты с ума сошла, деточка!

На этот раз уже мне пришлось произнести звучное «ш-ш-ш», чтобы напомнить Канделарии о необходимости говорить тише.