Мария Дуэньяс - Нити судьбы

— У дона Мануэла множество друзей, португальцев и иностранцев.

— Англичан?

— Да, конечно, в последнее время появились и немцы. Он очень гостеприимный хозяин, любит, чтобы в доме все было готово, если он вдруг приедет с гостями на обед или ужин в свой лиссабонский особняк в районе Лапа или на вилле Кинта-да-Фонте.

Во время поездки по городу я смогла посмотреть на его обитателей — лиссабонцев самого разного положения и достатка: мужчин в темных костюмах и элегантно одетых дам; провинциальных нуворишей, приехавших в столицу за золотыми часами; похожих на ворон женщин в трауре; суровых и надменных немцев; евреев-беженцев, шагающих с опущенной головой или стоящих в очереди за билетом куда-нибудь, где ждало спасение, и множество иностранцев самых разных национальностей, бегущих от ужасов войны. Где-то среди этих людей, наверное, находилась и Розалинда. По моей просьбе, выглядевшей лишь простым любопытством, Жуау показал мне великолепный проспект Авенида-да-Либердаде, с его мостовой из белых и черных камней и огромными деревьями, доходившими почти до крыш зданий. Там, на этом проспекте, в доме номер 114, жила Розалинда: именно этот адрес я прочла на письмах, которые Бейгбедер принес мне в самый, наверное, горький день своей жизни. Я поискала глазами номер дома и обнаружила его на большой деревянной табличке, висевшей в центре величественного фасада, покрытого изразцами. «В самый раз для Розалинды», — грустно подумала я.

Мы еще некоторое время ездили по улицам Лиссабона, но около пяти я почувствовала, что совсем обессилела. День стоял жаркий и утомительный, и от беспрерывной болтовни Жуау моя голова готова была взорваться.

— Тогда последняя остановка, вот здесь, — предложил он, услышав, что пора возвращаться. Жуау остановил машину на улице Гаррет, напротив кафе с модернистским фасадом «Бразилейра». — Нельзя уехать из Лиссабона, не выпив хорошего кофе.

— Но, Жуау, уже очень поздно… — воспротивилась я.

— Пять минут, всего пять минут. Закажите себе чашечку bica [75] Крепкий черный кофе ( порт. ). : вот увидите, вы не пожалеете.

Я нехотя согласилась, чтобы не расстраивать своего невольного информатора, который в дальнейшем мог оказаться полезен. Несмотря на перегруженность интерьера декоративными элементами и большое количество посетителей, в кафе было свежо и приятно. Барная стойка справа, столики слева, часы напротив входа, золоченая лепнина на потолке и большие картины на стенах. Мне подали мой заказ в маленькой белой фаянсовой чашке, и я осторожно попробовала. Черный, крепкий, великолепный кофе. Жуау оказался прав: чтобы взбодриться после утомительного дня, трудно найти что-то лучше. Дожидаясь, пока кофе немного остынет, я прокручивала в голове прошедший день. Вспомнила все полученные о да Силве сведения, оценила их и мысленно классифицировала. Наконец моя чашка опустела, я положила рядом с ней банкноту и поднялась со стула.

Встреча была такой неожиданной, такой ошеломляющей и невероятной, что я не успела среагировать. Я направлялась к выходу, когда в кафе вошли трое мужчин: три шляпы, три галстука, три иностранца, разговаривавших между собой по-английски. Двое из них были мне незнакомы, а третий… Больше трех лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз. За это время Маркус Логан почти не изменился.

Я увидела его первой: когда он меня заметил, я, в полном смятении, уже смотрела на дверь.

— Сира… — пробормотал он.

Давно забытое имя. Желудок предательски сжался, и меня едва не стошнило на мраморный пол кафе. Всего в нескольких шагах, с моим именем на губах и изумленным лицом, стоял человек, с которым я делила страхи и радости, смеялась, разговаривала, гуляла, танцевала и плакала. Человек, помогший мне воссоединиться с мамой, в которого я не позволила себе влюбиться, хотя несколько безумных недель нас соединяло нечто более сильное, чем простая дружба. Внезапно на нас опустилась завеса прошлого: Тетуан, Розалинда, Бейгбедер, гостиница «Насьональ», мое ателье, беспокойные дни и бесконечные ночи; все, что так и не стало реальностью в то время, которого уже не вернуть. Мне хотелось обнять его, сказать: «Да, Маркус, это я». Хотелось вновь попросить, как когда-то: «Уведи меня отсюда». И убежать, держась за руки, как однажды ночью в темноте африканского сада; уехать в Марокко, забыть о секретных службах, о своем злосчастном задании и необходимости вскоре вернуться в унылый и серый Мадрид. Однако благоразумие, заглушив мою волю, приказало мне сделать вид, будто передо мной стоит совершенно незнакомый человек. И я подчинилась.