Мария Дуэньяс - Нити судьбы

Розалинда прервала свой монолог и устремила взгляд в пустоту, охваченная воспоминаниями. Потом она затушила сигарету в пепельнице и продолжила:

— Через несколько месяцев после родов я стала замечать проблемы с животом. Меня обследовали и заверили, что оснований для беспокойства нет и мое недомогание всего лишь реакция организма на непривычный для европейцев тропический климат. Однако день ото дня мне становилось все хуже. Боли усиливались, не спадала высокая температура. Меня решили прооперировать, но ничего серьезного не обнаружили, а мне, несмотря ни на что, лучше не становилось. Мое состояние через четыре месяца сильно ухудшилось, и врачи, вновь проведя тщательное обследование, наконец поставили диагноз: бычий туберкулез в самой тяжелой форме. Я заразилась от больной коровы, которую мы купили после рождения Джонни, чтобы я могла пить свежее молоко для восстановления сил. Животное заболело и погибло, но ветеринар не нашел тогда ничего опасного — так же как и врачи не обнаружили потом мою болезнь, поскольку бычий туберкулез чрезвычайно трудно диагностировать. Однако от него образуются туберкулезные бугорки — такие узелки в кишечнике, из-за которых тот начинает сужаться.

— И?..

— И ты становишься хроническим больным.

— И?..

— И каждое утро, открывая глаза, благодаришь небеса за то, что они дали тебе возможность прожить еще один день.

Мне стало не по себе, но, справившись с замешательством, я спросила:

— А как отреагировал на все это твой муж?

— Oh, wonderfully! [65] О, изумительно! ( англ. ). — саркастически произнесла Розалинда. — Врачи, обследовавшие меня, посоветовали вернуться в Англию: они высказывали надежду — правда, без особой уверенности, — что в английской клинике мне смогут помочь. И Питер, конечно же, охотно поддержал эту идею.

— Наверное, он хотел, как лучше для тебя…

Розалинда невесело расхохоталась, не дав мне закончить фразу.

— Питер, дорогая моя, никогда не думает ни о ком, кроме себя. Мой отъезд в Англию был нужен прежде всего ему, а не мне. Он просто хотел отделаться от меня, Сира. Я уже не была той красивой игрушкой, которую можно брать с собой повсюду — в клубы, на праздники, на охоту; перестала быть очаровательной молодой женой и превратилась в досадную обузу, от которой следовало избавиться как можно скорее. Поэтому, едва я вновь встала на ноги, Питер поспешил купить для меня и Джонни билеты в Англию. Он даже не счел нужным сопровождать нас. Прикрываясь благими намерениями, посадил на корабль тяжелобольную жену, которой к тому времени не исполнилось и двадцати, и ребенка, едва умевшего ходить. Он поступил с нами как с багажом. Bye-bye [66] Пока-пока ( англ .). , скатертью дорога, дорогие мои.

Две большие слезы покатились по ее щекам, и она смахнула их тыльной стороной ладони.

— Он выкинул нас из своей жизни, Сира. Отказался от нас. Он отправил меня в Англию только для того, чтобы избавиться.

В комнате повисло грустное молчание, пока Розалинда, собравшись с силами, не продолжила свой рассказ.

— В дороге у Джонни начались приступы лихорадки — у него оказалась тяжелая форма малярии; потом ему пришлось целых два месяца пролежать в больнице. В Англии я поселилась со своими родителями: раньше они долго жили в Индии, но за год до того вернулись на родину. Первые несколько месяцев прошли довольно спокойно — перемена климата, казалось, благотворно на меня повлияла — но потом мое состояние снова ухудшилось: медицинское обследование показало, что кишечник сузился и может развиться кишечная непроходимость. Хирургическое вмешательство сочли нецелесообразным, и врачи заявили, что только полный покой обеспечит мне хотя бы небольшое улучшение. Предполагалось, что таким образом удастся остановить распространение бактерий внутри моего тела. И знаешь, в чем состоял первый этап этого лечения покоем?

Конечно, я не знала и не могла даже предположить.

— Я провела шесть месяцев, привязанная к доске кожаными ремнями на уровне плеч и бедер. Целых шесть месяцев без движения — и днем, и ночью.

— И были улучшения?

— Just a bit. Совсем немного. Тогда врачи настоятельно посоветовали мне отправиться в швейцарский Лейзин, в санаторий для туберкулезных больных. Как Ганс Касторп в «Волшебной горе» Томаса Манна.

Я поняла, что речь шла о какой-то книге, и, предвосхищая вопрос Розалинды: читала ли ее, — поспешила спросить:

— А что Питер?

— Он оплачивал счета из больницы и посылал мне тридцать фунтов стерлингов в качестве ежемесячного содержания. И не больше. Ровным счетом ничего. Ни письма, ни телеграммы, ни посылки через знакомых и, конечно же, ни малейших попыток навестить нас. Ничего, Сира, ничего. Все это время я не имела от него никаких известий. Вплоть до вчерашнего дня.