Мария Дуэньяс - Нити судьбы

Маме я все рассказала еще за обедом, и Игнасио тоже не могла больше оставлять в неведении. Накрасив губы, я спустилась к нему через пять минут, держа в одной руке новую сумку, а в другой — пишущую машинку «Леттера-35». Он ждал меня на нашем обычном месте — холодной каменной скамейке, где мы провели столько часов, планируя совместное будущее, которому не суждено было осуществиться.

— У тебя появился другой? — спросил Игнасио, когда я села рядом с ним на скамейку. Он не смотрел на меня, его взгляд был устремлен в землю, где он сосредоточенно перемешивал пыль носком ботинка.

Я молча кивнула. Это был безмолвный, но красноречивый ответ. Игнасио спросил, кто он. Я сказала. Все вокруг нас оставалось таким же, как прежде: крики детей, лай собак, звонки велосипедов; колокола церкви Сан-Андрес, как всегда, призывали на вечернюю мессу, колеса повозок грохотали по брусчатке, и мулы уныло плелись, уставшие от дневной работы. Игнасио некоторое время сидел молча. Почувствовав, должно быть, мою решимость и уверенность, он постарался скрыть охватившие его чувства. Не стал устраивать сцен и не потребовал объяснений. Я не услышала от него ни слова упрека, и он не просил меня передумать. Всего одна фраза была произнесена им на прощание — медленно, словно по каплям выдавленная из самого сердца:

— Он никогда не будет любить тебя так, как я.

Потом Игнасио поднялся, взял машинку и пошел прочь. Я смотрела ему вслед, на его спину, удалявшуюся под тусклым светом фонарей, и мне казалось, что он с трудом удерживается, чтобы не разбить злополучный аппарат о мостовую.

Я провожала его взглядом, пока он не скрылся из виду, пока его фигура не растаяла в ранней темноте осеннего вечера. Наверное, мне следовало всплакнуть по поводу нашего расставания — такого быстрого и печального; я должна была испытать чувство вины за то, что так безжалостно разрушила наши радужные планы о совместной жизни. Однако ничего подобного со мной не произошло. Я не пролила ни слезинки и ни в чем себя не упрекнула. Едва Игнасио исчез из поля зрения, я поднялась со скамейки, чтобы тоже уйти в темноту. Я навсегда покинула родной квартал и его обитателей, свой маленький мир. Я оставила позади прошлое и устремилась навстречу новой необыкновенной жизни, неясно рисовавшейся в воображении и сулившей неземное блаженство в объятиях Рамиро.

С ним я узнала другую жизнь. Я научилась существовать независимо от матери, жить с мужчиной, и у меня появилась служанка. Рамиро стал смыслом моего существования, и все, что я делала, было только для него. С ним я узнала другой Мадрид — город, где кипела ночная жизнь, со множеством модных и изысканных заведений, театров и ресторанов. Коктейли в «Негреско», «Гранха-дель-Энар» и «Баканик». Премьеры фильмов в «Реал-Синема», где звучал орган и на экране красовалась Мэри Пикфорд, где Рамиро кормил меня конфетами, а я сходила с ума от одного прикосновения его пальцев к моим губам. Кармен Амайя в театре «Фонтальба», Ракель Меллер в «Маравильяс». Фламенко в кафе «Вилья Роса», кабаре в «Паласио-дель-Йело». Мы с Рамиро кружились в этом вихре, не думая ни о вчерашнем дне, ни о грядущем, словно хотели вместить свою жизнь в каждый момент настоящего, не рассчитывая, что наступит завтра.

Что в Рамиро было такого, из-за чего моя судьба перевернулась с ног на голову всего за пару недель? Даже сейчас, столько лет спустя, память хранит все, чем он меня покорил, и я уверена: будь у меня возможность прожить свою жизнь еще сотню раз, я вновь и вновь бы в него влюблялась. Рамиро Аррибас: обаятельный, неотразимый, чертовски красивый, с каштановыми, зачесанными назад волосами, с необыкновенной, очень мужественной манерой держаться. Он излучал жизнерадостность и уверенность двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Остроумный и чувственный, равнодушный к политическим перипетиям, словно был выше этого. Общительный, но ни с кем не сходившийся близко, непринужденный и раскованный в любой ситуации, всегда полный грандиозных идей и планов. Динамичный и стремительный, никогда не сидевший на одном месте. Сегодня — управляющий итальянским магазином печатных машинок, вчера — представитель фирмы, продающей немецкие автомобили; кто позавчера — уже и не важно, а кто послезавтра — одному Богу известно.

Что нашел Рамиро во мне, чем привлекла его бедная модистка, собиравшаяся выйти замуж за скромного служащего? Это настоящая любовь, впервые поразившая его сердце, — так он клялся мне тысячу раз. Конечно, до этого были другие женщины.