Давид Гай - Террариум

В зале с бесшумно работающими кондиционерами присутствовали два десятка людей – число было оговорено заранее – одетых по-летнему, в светлых рубашках с короткими рукавами, лишь премьер был в галстуке, но без пиджака, располагались они, власть и оппозиция, за длинным столом, напротив друг друга, были исполнены достоинства и осознания высокой, исполняемой от имени народа, миссии, только каждый понимал ее по-своему, наличествовали и взгляды исподлобья, и с плохо скрываемой ненавистью, вполне естественные на такой встрече; открыл ее премьер, кратко обозначил тему и предложил высказаться, в течение часа все по сути определилось: одни требовали вернуть Думу, создать Временное правительство и готовить Конституционное собрание, другие – соглашались лишь с Временным правительством национального единства, и обе стороны сходились на том, что любыми путями надо прекратить насилие и распад Преклонии. “Любыми, кроме участия армии и использования оружия”, – уточнял Оглобля. “О каком национальном единстве вы толкуете? – в свою очередь, вопрошал Дневальный, – где оно, единство? Нет никакого единства и быть не может, народ хочет свободы и уважения его исконных прав, а вы что хотите? – в сторону сидящих напротив. – “Но как может работать правительство, если нет единства? Кто в лес, кто по дрова, так, что ли?” – спорил генерал с косым пробором ухоженной шевелюры. – “Временное оно и есть временное…, когда все устаканится, понадобится дееспособное компетентное правительство, но главное – нельзя затягивать с выборами нового ВВП, народ буянит именно потому, что не чувствует жесткой руки, а как выберем нового Властелина, так, используя всю полноту властных полномочий, наведет он железный порядок, будьте спокойны”, – уточнял бывший главный идеологический советник, сменивший перед шестилетними выборами Выхухоля. – “Вы говорите, национальное единство… давайте обратимся к событиям столетней давности, оттуда много чего можно почерпнуть, – вступил в дискуссию знаток истории Прыжков, оседлавший любимого конька. – Восемь месяцев работало Временное правительство, четыре состава сменилось, ну, еще был промежуточный орган – Директория, в первый состав входили 12 министров, во второй – 15, в третий – тоже 15, и, наконец, 17 министров, десять различных партий были представлены, но все составы были коалиционными, то есть включали представителей как буржуазных, так и социалистических партий, а также беспартийных. Какое уж тут единство…” – “И что хорошего? Министры свои обязанности исполняли месяц-два, не более, потом их меняли, чехарда какая-то, бестолковщина”, – подал реплику Егозин, вице-премьер. – “Тем не менее, кадеты сумели кое-какие реформы провести, их поддержали на местах губернские, уездные комиссары, общественные исполнительные комитеты, правительству поверили”. – “Володя, вспомните, что ставилось во главу угла: созыв Учредительного собрания – орган власти, избранный на демократической основе, обрел бы неоспоримую легитимность и в силу этого – способность парировать атаки как крайне правых, так и крайне левых; а ведь какие безумные сложности проведения выборов в тот момент!, война шла, пострашнее было, чем у нас сейчас, и все же созвали собрание”, – полуобернувшись в Прыжкову, произнес МБХ, сидевший, так случайно вышло, напротив премьера, он старался уводить взгляд от премьера, и тот, в свою очередь, смотрел мимо – над обоими тяготел груз воспоминаний, как это было, как тогда никакой не премьер, а старинный друг, еще по городу на болотах, и соучастник последующих дел Властителя в роли главного финансиста, поучаствовал в переселении МБХ из мира нормальных человеческих отношений, успешного бизнеса, семьи, родителей, друзей в мир, обособленный тюремной камерой и лагерным бараком, его роль в этом не была ведущей, отнюдь, однако палец о палец не ударил, чтобы предотвратить то, что ожидаемо – и тем не менее внезапно – обрушилось на МБХ, а ведь все понимал, имел прямой доступ к ВВП, мог бы попробовать объяснить, пускай и безуспешно, но хотя бы попробовать, но не только не попытался, а с охотой помогал после приговора раздербанивать компанию, оставшуюся без хозяина; МБХ дал себе слово еще в лагере: коль судьба смилостивится и он, не померев и не будучи убит, окажется на свободе, ни с кем сводить счеты не будет, никого ни в чем обвинять, но здороваться и разговаривать с этими людьми по возможности не станет – поэтому и уводил взгляд от человека с одутловатым, несвежим, в преждевременных складках лицом. Выйдя из заключения, МБХ включился в работу “Левого альянса”, социал-демократического движения, в разработке программы которого он участвовал, еще сидя на нарах. – “Вас подводит память: когда в 1848 г. во Франции пала июльская монархия, Учредительное собрание для избрания нового правительства созвали в два месяца, в Германии в конце 1918-го после поражения в войне и отречения кайзера, в разгар народных волнений новые власти сумели созвать Национальную ассамблею менее чем за четыре месяца. Временное правительство не смогло сделать этого за весь восьмимесячный срок своего существования. Ну, а что было дальше, всем известно: Учредиловка, по-моему, всего одно заседание и провело, первое и последнее, пока его не спровадил тот самый матрос”, – неожиданную эрудицию продемонстрировал бессменный главный коммуняка, тоже приглашенный на встречу, непонятно только, какая роль отводилась ему: оппозиция его отринула, члены нынешнего кабинета министров и силовики во главе с секретарем Совета безопасности тоже не шибко охотно приветили старого, разъевшегося на партийных харчах лиса, который, однако, считал себя именно оппозиционером, самым опытным и изощренным в словесных баталиях.