Михаил Тарковский - Енисей, отпусти! (сборник)

Почетный гражданин оказался веселым невысокого роста мужиком, чуть прихрамывающим из-за больной коленки. Лицо характерное, знакомое, открытое. Усатое, лобатое. Повадка компанейская, с шуткой, и сразу на «ты». Энергия теплая – и разгульная, и созидательная одновременно. И мудрая: главная черта Михайлова – чувство смежности всех дел.

Бывает, забурится человек в свое ремесло. Завязнет, застрянет в нем, как топор в витой листвяжной чурке, и невзвидит ни мира окрестного, ни людей. Профессионал сугубейший, а нет ему дела до других и говорить не может ни о чем, кроме своего. С такими поначалу интересно, восхищенно, а потом тесно. Людей мерит только собой, кто не в его лодке – черная кость. С такими неловко в компании – замкнут, наэлектризован: собственное знание томит, колет. И все стараешься уважить, спросить наконец про это «свое», чтоб не молчал, не ждал момента вставить слово, потянуть на себя теплое одеяло застолья.

Теперь другая крайность. Считается, что если человек и швец, и жнец и в дуду игрец, то это верхогляд какой-то и суетун. Однако жизнь показывает, что способность проявиться в разных областях – как раз и есть знак Божьего дара. С детства сидит в человеке драгоценное ядрышко таланта. Он еще не выбрало стезю применения и готово с трепетом перелиться в любую долю прекрасного – да больно жизнь коротка. Это про Михайлова. И еще: для него братья – все собиратели Русского мира, независимо от того, кто ты – писатель, промысловик, художник, музыкант. Ну а песня – как объединяющая сила.

Михайлов из тех, про каких в народе говорят: «Он наш».

Песенник, балагур, то и дело сыпящий поговорками и побасками. Тогда в Турочаке кто-то из гостей вывез было, что старинная песня, которую они спели с женой Татьяной, похожа на какую-то современную. «Похожа… – возмутился Михалыч, – свинья на ежа. – И добавил весело: – Кабан на быка, да шерсть не така». Посреди застолья он вдруг кому-то с жаром отпарировал: «Что значит трудно? Это же та-ко-е счастье – заниматься любимым делом!» Жена Михайлова, Татьяна, профессиональная певица. «Как познакомились с Вялковым? На Шукшинских. На Пикете на траве прямо сидит парень с гармошкой и поет частушки. Я тоже запел с ним». Через полчаса они стали друзьями на всю жизнь.

Пикет – это холм в Сростках, на котором любил сидеть Шукшин и глядеть вдаль. На этой горе происходит заключительная часть Шукшинского фестиваля. Там же стоит памятник Василию Макаровичу работы Вячеслава Клыкова. Босые ступни затерты людскими ладонями до золотого блеска. Сколько таких ладоней породнились через дорогие эти стопы! Так вот и мы познакомились с Михайловыми на Алтайской Шукшинской земле.

И кроме знакомства с ярким человеком порадовала давняя мечта – наконец располовинить дорогу Барнаул – Красноярск, особенно утомительную зимою, в пургу, гололеды и потемки (раз в снегопад попал в многоверстную пробку из четырехсот почти фур на кемеровских лесных увалах). «Михалыч, а что, если я к тебе заеду по пути? С ночевой?» – «Да заезжай – какой разговор!»

Мариинск после Новокузнецка самый старый в Кузбассе город. Стоит на берегу Кии, притока Чулыма. Русское село Кийское основано 1698 году, до этого там жили чулымские татары. Стояло на Московском тракте. Городом стало в 1856 году, и было переименовано в 1957 году в Мариинск в честь императрицы Марии Александровны. Облик города создавался купеческими домами и магазинами, многие из которых, к счастью, сохранились.

Подъезжаю к Мариинску со стороны Кемерова. Вижу давно знакомую стелу-острог на въезде. На сторожевой башне икона Казанской Богородицы, уже знаю. Отхожу в осеннее поле сделать фотографию сквозь золотые колосья, косо, ярко и густо освещенное предосенним солнцем. Перед острогом фигура казака, которого все зовут Михалычем – в честь автора городища. Юрия Михайлова.

Рядом шумит федеральная трасса, связывающая всю страну. В Мариинск въезжаю в сумерках. Михалыч встречает на улице в папахе, сапогах и шароварах с лампасами. У него были гости – праздник песни. Михалыч весь еще полон встречи. «Пошли-пошли!» Подходим к дому. Здание – бывший клуб. Здоровенный. Перед дверью лафет от старинной пушки. Тут же маленькая собачонка вся заходится от лая, жажды внимания. Стены музея увешаны шашками, картинами, предметами быта. Здесь же гостиная. И живут здесь же.

На картинах – казаки. То несущиеся на конях, то сидящие крепко в седле, то привставшие. Особенно вдохновляет Михалыча передача движения – копыта, наклон туловища, оскаленная конская морда, казак и замах шашки – искрученность могучего тела, слившегося с конем. Смотрим альбомы с эскизами. Собачонка лезет, Михалыч хватает ее, она подставляет пузо, Михалыч чешет, приговаривает: «Чесаки-пузяки». Потом вскакивает, хватает шашку и, прихрамывая, начинает показывать фланкировку. Рассказывает, как школьники приходят на экскурсии… Потом берет гармошку. Поет. Как-то легко, ненатужно.