Ирвин Уэлш - Три истории о любви и химии (сборник)

На этом он уходит.

И я тоже.

Я оставила записку:

Дорогой Хью,

в последнее время у нас не все было в порядке. Это моя вина, я мирилась с переменами в тебе и в нашей жизни уже много лет. Они постепенно копились, и я стала похожа на «вареную лягушку», о которой ты говоришь на своих бизнес-семинарах. Окружение меняется так постепенно, что ты, не замечая, миришься с этим, а потом вдруг видишь, что все уже не то. Я не обвиняю тебя, я ни о чем не жалею, просто все кончено. Бери себе все деньги, дом, вещи и т. д. Я не хочу общаться с тобой, поскольку у нас нет ничего общего, и результатом такого общения будут лишь ложь и разочарование. Я не держу на тебя зла.

Хизер

Внезапно я почувствовала облегчающий приступ злости и приписала:

P. S. Когда мы трахались все эти последние четыре года, мне казалось, что меня насилуют .

Но потом я взглянула на записку и оторвала этот кусочек. Я не хочу начинать все это. Я просто хочу, чтобы это кончилось.

На такси я добралась до железнодорожного вокзала и села в поезд до Хэймаркета, потом на другом такси – до Мэри в Горджи. Я думаю о пластинках, книгах, клубах, наркотиках и свежей краске на холсте. Наверное, и о мальчишках тоже. О мальчишках. Не о мужчинах. Хватит с меня мужчин. Они – самые большие мальчишки на свете.

Алли совсем не весело, и причина его раздражения – Вудси.

– Слушай, этот кекс думает, что может залететь сюда, как Грэми Саунес перед сердечным ударом, на чистом коксе, и выдавать содержание «Миксмага», как мы раньше делали с «Нью мьюзикал», когда были помоложе, и все должны типа говорить: «Bay, Вудси, правильно, чувак, вау» – и в очередь вставать лизать его шоколадный торт. Это. Будет. Правильно. Блин.

– Он и сейчас такой, а ты посмотри на него, когда он наконец свою дырку заполучит, – лыбится Монтс.

– Слава богу, тут у него не много шансов, парень, – улыбается в ответ Алли, – а все из-за его высокомерия. Это просто наглость. У него и дырки-то не было уже тыщу лет. А это ой как влияет на самоуважение. Эго-проекция, приятель, вот как парень справляется с вещами. Когда у него появится дырка, он поостынет. Вот к чему все это религиозное дерьмо.

– Ну, надеюсь, так оно и будет. Либо так, либо он так наберется своего траханого высокомерия, что с такими, как мы, и разговаривать не станет. Тогда и проблемы не будет, – заключает Монтс.

– Я бы собрал со всех для него лавэ, слышишь, и заплатил бы шлюшке, чтобы она с ним позанималась, если у него от этого голова на место встанет, – говорит Алли.

– С Вудси все в порядке, – сказал я. Играл с ним на пару утром и потому чувствовал, что мне надо бы заступиться за паренька. – То есть мне пофиг, что он все время несет что-то про диджеев да про клубы. Даже круто, не надо покупать ни «Миксмаг», ни «DJ», он их и так пересказывает. Вот только с религиозным дерьмом этим мне сложно мириться. Но я его за это даже уважаю.

– Да пошел ты, Ллойд, – говорит, отмахиваясь, Алли.

– Не-ет, сначала мне казалось, что это дурь просто. Потом я читал книгу одного кекса, где он пишет про экстази и говорит, что знаком с монахами и раввинами, которые его принимают, чтобы достичь большей духовности.

– Полижи-ка собаке яйца, – ухмыляется Алли, – ты что, парень, хочешь сказать нам, что он и вправду говорил с боженькой на «Резарекшн»?

– Не-е, я говорю, что ему кажется, что говорил, и он верит в это вполне чистосердечно. Поэтому для него это все равно что случилось. Лично я считаю, что он просто обдолбался, зашел в белую комнатку и у него случилась галлюцинация, но ему-то кажется, что все было по-другому. Никто из нас не может доказать обратного, поэтому приходится признать, что для нашего парня все было действительно так, как он говорит.

– Фигня. По этой, блин, логике выходит, что какой-нибудь сумасшедший может заявить тебе, что он считает себя, скажем, Гитлером или Наполеоном, а ты поверишь?

– Не-ет… – говорю я, – вопрос не в том, чтобы верить в чью-то реальность, а в том, чтобы уважать ее. Конечно, если они никому при этом вреда не причиняют.

– А вот здесь ты лицо заинтересованное, Ллойд, ты заступаешься за этого кекса, потому что с ним на пару играешь, а? В «Ректангле». Во вторник вечером! Вот будет прикол, – смеется Алли.

– Да уж точно, не очень-то честно, Ллойд, – насмехается Монтс.

У меня от всего этого начинают нервы пошаливать, и я волнуюсь по поводу своего выступления, блин.

Мы встречаемся в чайном зале «Карлтон-отеля». У моей матери на лице выражение типа ты-всех-нас-сильно-разочаровала. Удивительно, как я раньше всегда перед ним отступала. И даже сейчас у меня от него странное и неприятное ощущение в груди и в животе, от этого четко очерченного лица с тонкими чертами и напряженными, слегка гипнотизирующими глазами. Обычно этого хватало, чтобы я, поджав хвост, вернулась на место, но не теперь. Я понимаю, откуда дискомфорт. А понимание – семьдесят процентов решения.