Наталья Литтера - Дульсинея и Тобольцев, или Пятнадцать правил автостопа

Запершись в ванной, Дуня привалилась к двери и медленно сползла вниз. Так и сидела на полу, тупо глядя на разбросанную вокруг одежду. Она занималась с ним любовью...

«И была весьма смела», - подпевал внутренний голос.При воспоминании о себе нетрезвой становилось еще хуже.

- ДУНЯ?!Барабанный стук в дверь. Как перед казнью. Раньше казни как раз свершались точно под такое же акустическое сопровождение. Она не шевелилась. Стук отдавался в голове болью, и Дуня плыла куда-то под этот стук и боль, как в тумане, понимая, что потерпела кораблекрушение и чувствуя себя маленькой щепкой, которую подхватили волны и уносят далеко-далеко. И можно еще добраться до берега, наверное. Только корабль пошел ко дну.

Стук стал сильнее, он уже походил не на барабанную дробь, а на попытку высадить дверь. Взгляд уперся в мужские джинсы. И собственные брошеные трусы. На белье Дуня смотреть не могла. Оно и платье являлись прямым укором тому, чему не было оправдания. Сколько она вчера наболтала всего? Точно не помнит. Но помнит, что болтала много... Боже...

Только увидев рядом с ногой трусы Тобольцева, Дуняша поняла, что вся его одежда в ванной, и пересидеть здесь не удастся, хотя бы потому, что Ивану не в чем уйти из квартиры.Пришлось подняться и собрать вещи, а потом все же отпереть дверь и просунуть руку с одеждой сквозь узкую щель.

- Ты ничего не забыла? - послышалось с той стороны деревянной панели. Джинсы, футболку и трусы из ее рук забрали.

Дуня не понимала, что говорить, как себя вести, что делать. Ей было стыдно, ужасно стыдно, и дверь захлопнуть перед носом Вани она тоже не могла. В конце концов, он... ничего не делал против ее воли. К щекам прилила кровь, и стало жарко.

Они так и стояли с разных сторон едва приоткрытой двери. И, наверное, оба ощущали нелепость ситуации и последующего диалога.

- Открой.

- Не могу. Я... я неодета.

Конечно, его это не остановило. Стеснительность слишком запоздала.

- Плевать, я тоже, - Иван медленно потянул дверь на себя, - открой.

Дуня отступила назад, Тобольцев вошел внутрь. Никак не получалось сфокусировать свой взгляд, она просто настороженно пятилась до тех пор, пока не уткнулась спиной в раковину. Ваня казался одним большим расплывчатым пятном. Сердце бешено стучало где-то у горла. Когда площади для маневров не осталось, Дуня невидящими глазами стала оглядываться по сторонам и остановилась на ванне, тоже расплывчатой.

- Мне туда... надо, - внутри рождался неконтролируемый страх, и в голосе появились просящие нотки, - позволь мне просто принять душ. И я выйду. И... мы... поговорим.

- Поговорим? - спросило большое пятно голосом Тобольцева. - Отлично. То, что нужно. Я пойду, сделаю... бутерброд.

Он был пугающе спокойным. Дуня не знала такого Ивана. И не представляла, как вести себя с ним. Она вообще не представляла, что делать дальше.

Душ не спас положение дел. Вода лилась вниз - то горячая, то холодная, в зависимости от того, как Дуняша регулировала кран. Голове становилось легче. Но только ей.

Измена. Это была измена. Измена человеку, с которым связано два года жизни, который ее уважал, доверял, заботился, любил... и то, что накануне произошла ссора - ничего не меняет. Отношения не могут быть всегда гладкими и ровными, конфликты случаются у всех. Но не все при этом изменяют.

Дуня была оглушена, раздавлена. Она, всегда считавшая себя надежной, честной и верной - изменила. Вот так просто! После бокала коньяка! И на бедре синяк от пряжки ремня, что впечаталась в кожу, когда вчера вечером на столе... Нет, она не могла об этом думать. Не хотела.

Стоять под душем хотелось бесконечно, меняя температуру и напор воды. Но что толку?

Дуня выключила воду.

Она не пошла на кухню, сначала вернулась в спальню, натянула домашний голубой сарафан, а уже потом туда, где ждал Тобольцев.

От открывшейся взгляду картины стало еще хуже, хотя, казалось, хуже уже некуда. Он был полностью одет, спокоен так, словно ничего не произошло, и жизнь продолжается. И она продолжалась. За окном светило яркое июньское солнце, на столе ожидали две чашки кофе, тарелка с бутербродами и... вчерашний бокал коньяка. Его. Дуня замерла, глядя на этот бокал и вздрогнула, услышав легкое покашливание, потом перевела взгляд на Ивана. Нет, она ошиблась, он был не настолько непробиваем, как казалось. Тобольцев пытливо смотрел на нее и хмурил брови. Дуня судорожно сглотнула, молча села за стол и стала помешивать ложкой в чашке. Она старалась не смотреть на мужчину напротив, прятала глаза и упрямо натыкалась на бокал с коньяком.Молчание затягивалось. Он не хотел ей помогать. Он ждал. Наверное, он имел на это право.