Игорь Вишневецкий - Неизбирательное сродство [сборник]

— Вы Эспер? Правильно?

— Разумеется.

— Не удивляйтесь, я ждал вашего появления.

— Простите, что без предупреждения и, видимо, — в неурочный час. Я, признаться, хотел сначала повидаться с господином Фальконе, но в Университете мне сказали, что он скоропостижно скончался от приступа египетской лихорадки.

— Это, к сожалению, не лихорадка, я осматривал труп. Третьего дня мы сожгли Орацио — так было принято у древних латинян: я сам настоял на подобном погребении. А вы — сначала покажите мне руки.

Изумлённый Эспер прислонил к стене прогулочную трость, снял перчатки и, неловко засунув их в карманы сюртука, протянул профессору Гамберини обе руки.

— Да не ладонями вверх, а оборотной стороной, я хочу осмотреть ногти. И развяжите ваш шейный платок. Не волнуйтесь, я всё-таки практикующий врач. Спасибо, вот теперь проходите. — И Гамберини плотно затворил за по-прежнему изумлённым Эспером дверь.

— Вы думаете, смерть господина Фальконе как-то связана с моим дядей? — спросил Эспер в плохо скрываемом волнении, чтобы как-то выйти из предельно неловкого положения, ибо Гамберини продолжал внимательно рассматривать его, прямо в упор, как это делал бы с вероятно уже заболевшим пациентом не пришедший ещё к окончательному заключению врач.

— Напрямую нет. Думаю, что они оба — жертвы. Да вы, князь, снимите же, наконец, шляпу и проходите — что медлить в прихожей!

— Спасибо, профессор.

— Вы в курсе опытов, в которых участвовал ваш дядя? Вам знакомо то, чем он тут занимался?

— Откровенно говоря, нет. Да и виделись мы последний раз лет семь назад в Москве. Но письма от него я получал время от времени. И сейчас к вам меня привело его письмо.

— Покажите. Простите, князь, если я кажусь вам бесцеремонным. Но в свете последних событий мне — не до шуток.

Эспер достал из внутреннего кармана переданный им лордом Рутвеном «Ключ», Гамберини внимательно и недоуменно посмотрел на развернутый лист, повертев его так и эдак.

— А перевести вы не смогли бы? Бедняга Орацио разумел по-русски, я-то — нет.

Эспер изложил содержание «ключа».

— Дело серьёзное, отпираться не буду, — заговорил Гамберини, несколько смягчившись. — Да вы не ждите приглашения и садитесь, голубчик. В ногах правды нет, как говаривал ваш родственник, — и придвинул к Эсперу стул с высокой резной спинкой, каковых в гостиной стояло несколько, правда, в основном посреди комнаты, вообще не казавшейся слишком прибранной. — Не хотите ли выпить?

— Наверное, не откажусь, — меньше всего сейчас Эсперу хотелось пить что-то крепкое, но, очевидно, Гамберини требовалось приободриться перед серьёзным разговором, и он противоречить хозяину не стал.

Профессор, как очевидно, жил одиноко, даже без прислуги, как и подобает погружённому в науку чудаку. Через некоторое время он вернулся с запылённой початой бутылкой белого вина и двумя бокалами и поставил и то и другое на стол:

— Или вы предпочитаете красное? Не отказывайтесь, это — из лучшего, что производят в наших краях. Некий прелат, из немцев, известный разборчивостью, по дороге из Германии в Рим пробовал на вкус разные сорта и многие казались ему недостаточно хорошими или попросту кислыми, пока один из виноделов у древней горы фалисков не подал ему вот этого и услышал в ответ радостное: «Est! Est! Est!» [23] «Есть! Есть! Есть!» (другой вариант перевода: «Вот оно! Вот оно! Вот оно!») ( лат. ). — отсюда и сорт. Прелат стал его пить без удержу, пока не отдал Богу душу. С той поры это вино производят не только в Лациуме, но и у нас в Романье.

Оба подняли наполненные Гамберини бокалы — Эспер сидя, профессор стоя у стола и внимательно поглядывая на гостя — и осушили. В вине оказалась какая-то естественная игристость, мало вязавшаяся с очевидной серьёзностью предстоящего разговора. Гамберини даже немного улыбнулся:

— Я вам налью ещё, а вы сами решайте, пить или нет. Я же с позволения вашего снова выпью.

Эспер отодвинул от себя полный бокал, показав, что готов выслушать рассказ хозяина. Гамберини продолжил говорить, но уже с бокалом в руке, изредка делая несколько глотков, как если бы он пил воду, — алкоголь не оказывал на него видимого воздействия:

— Как я понимаю, всё началось с истории, приключившейся с князем Адрианом в Турции; её последствия и привели к нашей переписке, а затем и к встрече. Вашего дядю интересовало, сколько времени сложный организм может существовать в пограничном состоянии не вполне жизни, но и не вполне смерти. Уже в первых письмах он изложил мне довольно откровенно суть дела, я столь же откровенно предложил ему приехать в Болонью и для начала просто провести обследование. Как медика и учёного меня всегда волновала граница жизни и нежизни, поверьте мне, гораздо более подвижная, чем граница растительного и животного, а уж по этой части у меня были довольно серьёзные, если не сказать больше, наблюдения. Дело в том, что из Америки с большими предосторожностями мне был доставлен образец промежуточного существа, я бы даже сказал, формы жизни, впрочем, подпитываемой исключительно смертью других, и по просьбе Священного Престола нашей Церкви я начал изучение и описание доставленного образца. Да-да, это было то самое «змеиное дерево», упомянутое в составленной Адрианом, вашим дядей, таблице. Вы, наверно, заметили, что, хотя я живу на людной улице, но живу один. Так-то спокойнее. Да и с некоторых пор приходится опасаться нежеланных гостей. Кстати, а вам говорили, как вы на дядю вашего похожи?