Пётр Алёшкин - Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

— Узнают все равно… Ты же не утерпишь, не усидишь, рано или поздно все равно к нам заглянешь.

— Это да…

— Может, там от водки отстанешь.

— Ну нет, — засмеялся Колунков и встряхнул рюкзаком на спине. Глухо звякнули бутылки. — Без этого нельзя…

Домик ханта был обнесен пряслом. Кто–то уже успел повалить некоторые столбы, спихнуть жерди. Недавно хозяйничали, идиоты! Теперь и внутри раскурочили все, не дай Бог, печь сломали. Стекла в единственном оконце на месте. Только большой верхний глазок треснул посреди. По трещине наклеена полоска прозрачной изоленты. Колунков снял рюкзак, хозяйским глазом осмотрел комнату, присел, заглянул в печь. «Жить можно, — вздохнул он. — Мусор уберем. Топчан соорудим». Он вынул из рюкзака бутылку, стоя снял пробку и произнес: «С новосельем тебя, Олег Батькович!» Глотнул из горлышка, отщипнул от буханки черного хлеба, пожевал задумчиво с минуту и вышел, прихватив с собой топор.

Потянулись долгие ночи одиночества. Дни проходили быстро, незаметно. Колунков бродил с ружьем по тайге. Бывал в рыбацком поселке хантов, расположенном в пятнадцати километрах отсюда на берегу большой реки. Ходил туда за водкой.

— Нету водки, — сказал ему пожилой продавец–хант, когда Олег в первый раз появился в магазине, — Ягоду давай: брусника, клюква… будет водка. План, — пояснил он, указав на объявление на двери. Населению предлагалось собирать ягоды и сдавать в сельпо в обмен на дефицитные вещи.

— Много брусники надо?

— Много ягоды, много водки…

Колунков купил ведро и стал собирать ягоды. Это ему понравилось больше, чем охота. Неспешное, спокойное занятие, и голова отдыхала от смутных мыслей. Но по вечерам, когда, затопив печь, усаживался напротив огня и медленно закусывал, глядел, как неторопливо тают дрова, как колеблются языки пламени, играя отблесками на стене, приходили разные мысли. Только одну он всегда гнал: как жить дальше? Что делать? Тридцати лет еще нет, а жизнь кончена, прожита… «Жизнь давно сожжена и рассказана, только первая снится любовь…» О будущем Колунков думать не любил. Не было его! Любил он вспоминать прошлое, Василису, флигелек в саду, где они квартировали два года, пока им не дали комнату в семейном общежитии. В том флигельке и родился Дениска. Трудно, ох как трудно было вначале. Воду из колонки надо носить, греть. Флигелек крошечный, повернуться негде. Мальчик беспокойный, бессонные ночи. Раздражение от вечного недосыпания. Знал бы он тогда, какими счастливыми покажутся скоро ему те дни! Вспоминал и друзей поэтов, занятия в литературной студии, вечера со стихами и гитарой, выход первой книги, так и оставшейся единственной. Будущее тогда представлялось необыкновенным. Милые, невозвратные дни! А ведь были они совсем недавно, каких–то пять лет назад, но кажется так давно, словно в другой жизни! Приятные, но печальные воспоминания! В такие вечера Олег пил особенно много. Вспоминал он и вторую жену, Леночку. Но вспоминалась она раздраженная, как змея перед броском, будто и не было с ней счастливых, восторженных дней, а ведь были, были, до помрачения рассудка, до полного забвения себя, всего вокруг. Если бы не было этого, разве он оставил бы Василису, Дениску. Ни за что! Но почему–то все вспоминаются ссоры, мелкие, ничтожные, возникавшие, особенно в последний год, по любому глупейшему случаю. Из–за пятнышка какого–нибудь. Да, да, помнится мерзкая ссора из–за пятнышка на стуле. Купили они чешский кухонный гарнитур. Долго искали, примерялись: то великоват для их кухни, то цвет не нравился Леночке. Ох и привередлива была. Наконец, остановилась на алом цвете. Купили, привезли. Обивка стульев не дермантиновая, как обычно у кухонной мебели, а матерчатая, какая–то искусственная мешковина желтоватого цвета, но не сплошного, местами чуть потемней, а кое–где как бы пятнышки. У него сразу мелькнула мысль, что на их тесной кухоньке немудрено капнуть на стул: не кожа, не вытрешь. Концерт будет. И точно. Месяца не прошло, как он увидел Леночку вечером внимательно разглядывающей сиденье стула.

— Поди сюда… Это ты капнул? — голос у нее сварливый, расстроенный, раздраженный.

Он глянул. Пятнышко было еле заметное. То ли действительно кто из них капнул, то ли было так. По его мнению, так и было. Он и ответил, указывая на точно такие пятнышки в другом месте на этом же стуле и на других.

— Нет, это не такое. Это ты капнул… Тыщу раз твержу — поосторожней, поосторожней!.. Нет, готов все испоганить, изгадить…