— Ты убил его? — быстро спросил Андрей, поднимая голову.
— Я спросил у нее — с кем жить будешь? — неспешно и бесстрастно рассказывал хант.
— А она? — все еще нетерпеливо, с напряжением держал голову над постелью Андрей.
— Однако, говорит — с Данилой…
— А ты?..
— Я ружье взял, малицу, колек, пимы, няры и ушел…
— И ушел сюда? — опустил голову Андрей и снова начал гладить мех оленьей шкуры.
— Нет… Рядом жил, в селении…
— А сын? Еремей?
— Еремей — охотник! Сын его, внук мой Кирила, на буровой самому большому начальнику первый помощник…
— И ты счастлив? Вот здесь… один… — спросил Андрей.
— Зачем один? Собака есть, зверь есть, огонь есть, дом есть — все есть!
— Но этого же мало! — воскликнул Андрей.
— Почему мало? Все есть! — удивился хант и вздохнул: — Только зверь теперь мало… уходит зверь… шумно. Людей много. Совсем уйдет…
Собака шумно и быстро вскочила и с поднятыми ушами уставилась на дверь. Хант тоже замер, прислушался. Андрей тревожно насторожился. Но слышал только шум метели за окном, шелест снежинок по стеклу да посвистывание ветра.
Хант поднялся подошел к двери и чуточку приоткрыл ее.
— Стреляют, — озабоченно сказал он.
— Это меня ищут! Меня! — вскрикнул Андрей. — Сказать надо! Меня ищут!
— Я скажу, — проговорил хант и снял с гвоздя шубу, но остановился с нею в руках. — Ты убил? — спросил он, глядя на Павлушина.
— Нет, нет!
Хант вышел вместе с собакой.
Андрей лежал, прислушиваясь к боли в ступнях, и со страхом думал о встрече с Матцевым, вспоминал стычку с ним, выстрел… А ведь и убить мог! Промазал случайно… Что же происходит? Что происходит? Я же никогда зла никому не хотел. И чуть человека не убил! Как же так? Кто же я такой? Что я хотел? Чего добивался? Почему я так рвался к Анюте? Разве я жениться на ней хотел? А почему решил, что Матцев подлец? Лишь потому только, что у него есть жена, а потом Наташа была… И обеим он изменил! А изменил ли он? Что я о нем знаю?.. А что знаю о себе? Этот вопрос обжег больнее. Я–то чего хотел? Как я–то хотел жизнь прожить? Ниточку выстроил. А ниточка ли жизнь? И что хотел я на эту ниточку нанизать? Какой я жизнь свою представлял? Институт, работа, инженер, мастер, прораб, начальник, потом побольше начальник. Путь наверх, путь к благу, к счастью! А в чем оно, счастье? В том, чтоб все выше и выше лезть… А люди? А отношения с ними? Был бы я счастлив в такой жизни?.. Давай, давай! И себя не жалей, и других! А ради чего, ради чьего блага? И блага ли? В том ли счастье, чтобы рваться наверх? Ладно, стану я хоть министром, а буду ли счастлив? Нет, нет же, не буду! Андрею стало страшно. Гляну я стариком на жизнь свою и увижу внизу на служебной лестнице потерянных дорогих людей или обиженных, через которых переступил, тех, у кого я вырвал что–то им дорогое, как пытался вырвать у Владика Анюту. Стану ли я радоваться такой жизни? Страшная жизнь! Счастье не в том, не в том… А в чем же? Кто имеет право радоваться жизни? Кто? И Андрей ясно понял, что только тот может радоваться жизни, кто имеет на это основание. Как же я не понимал, что самая великая радость — делать добро другим! Только от хороших поступков можно чувствовать истинную радость. Я жил среди стольких людей, нуждающихся в помощи, а что я им сделал?.. Перед Андреем вставали Колунков, Гончаров, Звягин, Надя, Анюта, мать… В душе он чувствовал беспокойство, волнение, вину перед ними. И боль отступала, забывалась. Жить надо по–иному! Не так, как жил до этого, совсем не так! Только тот счастлив по–настоящему, кто сделал счастливым другого человека… На душе у Андрея стало спокойно. Он начал забываться и заснул. Проснулся от шума, поднял голову. В комнату входили люди. В полутьме Андрей узнал Колункова, Звягина, Матцева, ханта, а люди все входили. И все они шли ночью в метель, в мороз, чтобы помочь ему — подумал Андрей.
— Что с тобой? Как ты? — окружили Павлушина лесорубы.
— В речку угодил. — радостно бормотал Андрей.
— Мы вертолет вызвали… Утром в больницу отвезет, — говорили лесорубы.
Матцев держался сзади.
— Владик, — позвал Андрей.
Матцев протиснулся к постели. Андрей взял его за руку.
— Прости! — сказал он, — За все прости!..
Он хотел еще что–то добавить, по почувствовал, что Владик понял, что просит он прощения не из–за страха перед ним и даже не за выстрел, а за то неизмеримо большее, в чем был виноват перед ним и в чем мы все виноваты друг перед другом.
Читать дальше