Пётр Алёшкин - Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

Павлушин тоже прислушивался к веселью в женском уголке, но не решался идти туда. Он старался не попадаться на глаза Анюте после того разговора, когда он брякнул о жене Владика. С Матцевым тоже с тех пор даже словом не перекинулся. Оба они валили деревья, только в разных концах просеки. Андрей представлял, как сидят теперь рядышком Владик с Анютой. Матцев поет, а Анюта думает, что поет он для нее, только для нее одной.

Топор Андрей насадил на ручку утром, перед работой, и отдал Наде, говоря:

— Попробуй–ка этим! Может, полегче будет! Если не понравится, возьмешь прежний…

Язва не отпускала Ломакина, а, наоборот, с каждым днем грызла, точила все злей. Уходила боль только после еды на час, на два, потом снова напоминала о себе. Борис Иванович чаще стал хмуриться, невесело глядели его глаза из–под длинных, седоватых, похожих на усы бровей. Ходил он ссутулясь, втянув живот, и все сильнее напоминал обиженного медведя. Основное время бригадир проводил среди обрубщиков сучьев, помогал Гончарову пикировать бревна к трелевщику, которые тот отвозил плотникам.

Бригада вела рубку просеки споро, неумолчно урчали пилы в руках Матцева и Павлушина, оба они лишь изредка уступали пилы другим, перекликались топоры, но продвигалась вперед бригада пока медленно. Деревья густо росли в этом месте и были довольно толстыми. По карте в километре от озера начиналось редколесье. Ломакин ходил проверял — так ли это? Карта не врала. Но насколько далеко тянется редколесье, он не знал. Лесорубы должны были дойти до болота к маю, пока мороз не отпустил, а то грянет весенняя распутица и отсыпку земляного полотна трудно будет вести. Ломакин прикидывал, что, если зима будет мягкая, без частых вьюг, бригада спокойно дойдет до болота к весне. Борис Иванович не подозревал, что все его расчеты полетят к чертям, не догадывался, что ему не придется довести просеку до конца, не знал, что через неделю начальник управления Николай Николаевич Никонов вызовет к себе начальника поезда Романычева вместе с начальником механизированной колонны, который будет делать отсыпку земполотна на этом участке, и все пойдет по–иному.

Федор Алексеевич Романычев вошел в приемную начальника управления строительства железной дороги, кивнул секретарше, как старой знакомой, и вопросительно указал большим пальцем на дверь кабинета.

— Занят пока. Погодите… — дружелюбно ответила секретарша, спокойная и обычно неразговорчивая девушка. — Раздевайтесь!

Федор Алексеевич стал не спеша снимать полушубок, шарф. Распахнулась дверь кабинета, выскочила, улыбаясь, молодая женщина в вельветовых джинсах с какой–то бумагой в руке и прошумела листом мимо Романычева, часто стуча каблуками по паркету.

— Ух ты, быстрая какая! — засмеялся ей вслед Федор Алексеевич.

Секретарша клацнула клавишей переговорного устройства и сказала:

— Николай Николаевич, Романычев…

— Минутку! — услышал Федор Алексеевич из аппарата.

Ответив секретарше, Николай Николаевич взглянул на телефон, смотрел некоторое время на него, тихонько поднял трубку, услышал протяжный гудок и бросил назад на рычаги. Никонов усмехнулся над собой, снял снова трубку и начал быстро набирать хорошо знакомый служебный номер Ирины, сестры жены. Жена умерла четыре года назад.

Ирина, можно сказать, воспитывала сына Николая Николаевича, в два года оставшегося без матери. Сейчас ему было шесть лет, и он звал мамой Ирину.

Николай Николаевич женился поздно, было ему тогда под сорок. Жену взял на тринадцать лет моложе, а через пять лет она умерла. Сестра ее, Ирина, как раз в то время разводилась с мужем и, чтоб забыться, все свободное время возилась с двухлетним Ромкой, своих детей у нее не было. Когда Никонов задерживался на работе, Ирина забирала мальчика из детского сада, кормила, укладывала спать, ставила кофе и дожидалась Никонова. Они неторопливо пили кофе, разговаривали. Ирина обычно рассказывала, как у нее прошел день, работала она инженером в техотделе завода и, в общем–то, мало происшествий было в ее жизни, но то ли Ирина умела хорошо рассказывать о будничных делах, то ли после дневной суеты приятно было просто сидеть, слушать голос молодой женщины. Николай Николаевич всегда с удовольствием поддерживал разговор, изредка спрашивал о ком–нибудь из сотрудников Ирины. Их он давно уже знал заочно. Посидев часов до одиннадцати, Ирина поднималась, говоря:

— Пора, пора! Засиделась опять!