Пётр Алёшкин - Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

Я, как говорит сам Владимир Максимов, первым из наших издателей, чем горжусь, обратился к нему с просьбой издать его книгу. Максимов прислал нам свой роман «Семь дней творенья». Мы его быстро оформили и сдали в производство. В августе он был подписан в печать и должен был печататься в типографии «Детская книга» в сентябре–октябре. Все материалы для книги были. Но начались какие–то странные игры, непонятные для меня. Выход книги в типографии почему–то откладывался, откладывался. Так она и не вышла. Как только я ушел из издательства, набор книги был сразу рассыпан. Владимир Максимов в первый же свой приезд в Москву посетил «Столицу». Мы заключили с ним договоры на издание еще трех его книг. Ни одна не вышла, хотя некоторые были оформлены и набраны. Он подарил нам непроданные экземпляры журнала «Континент» на общую сумму шестьдесят тысяч рублей. Журнал привезли из–за границы Паламарчук и Кузнецов, заведующий редакцией прозы. Так вот, Петр Паламарчук должен был обвинить меня, что я в ущерб московским писателям собираюсь издавать книги Максимова плюс его шеститомное собрание сочинений (чистая клевета), что вся история с подарком «Континента» темная, кто–то нагрел на этом руки. Но этот вопрос не возник на Секретариате из–за непредвиденной пьянки Паламарчука.

О малых предприятиях говорили много. Это сейчас ясно всем, что меня нужно было хвалить за них, а тогда дело было новое, а секретари люди пожилые, не понимали, что это за штука такая, и Бежин рассчитывал легко убедить их в моей вине.

О, бумага — больное место всех издательств и писателей! Нет литератора, который бы ни разу не поскорбел об отсутствии бумаги. Потому обвинить издателя, что он разбазаривает бумагу, значит, обвинить в самом тяжком преступлении. Нет такому издателю пощады! Стереть его с лица земли! Но каждый имеющий разум человек понимает, что каждый килограмм бумаги, полученной издательством, отмечается не только в приходной накладной, платежных документах, но и в книгах движения бумаги. Из них легко можно узнать, сколько бумаги получено, где она находится или куда ее дели. Все эти документы и книги хранятся не у директора, а в бухгалтерии, отделе снабжения и производственном отделе. Сотрудники этих отделов подписались под письмом, и если бы хоть один документик, компрометирующий меня, был у них, он бы сразу лег на стол Секретариата. Вы помните, что Бежин, выбивая подписи, говорил всем, что у него есть документы, которые он передаст в Секретариат, если я не напишу заявление об уходе. Я знал, что он не может представить настоящие документы, их не было. Шантаж не удался. Но я боялся, что содоносчики изготовят фальшивые документы с поддельной подписью: надеялся я только на экспертизу. НА СЕКРЕТАРИАТ БЕЖИН НЕ ПРЕДСТАВИЛ НИ ОДНОГО ДОКУМЕНТА! Одни слова, одна клевета! И эту клевету с наслаждением каким–то подхватил известный поэт Владимир Соколов. Он был председателем Правления издательства. Соколов выступил и сказал, что я распродал кооперативам и малым предприятиям бумагу. Это было неожиданно. Я подумал, когда комиссия разберется, Соколов извинится.

Бой был долгий. Содоносчики требовали немедленно, сейчас же освободить от должности директора. Фомин Игорь Романович яростно выступил в мою защиту. Мы с ним сидели в одной комнате, столы напротив. Он видел, как я работал; я видел, как он. Секретари были в растерянности. Они не понимали, что происходит, но знали, что издательство создано мной, видели, что Бежин обыкновенный бездельник, понимали, что убери меня, и все в издательстве нужно начинать сначала. Выступления их были обтекаемые. Они хотели разобраться: не поддержали ни Бежина, ни меня, решили создать комиссию для проверки деятельности издательства, ту самую, которую я просил прислать. На том и разошлись.

Содоносчики выходили из зала злые, недовольные побитые. Дело их не выгорело, но и не прогорело. Отсрочено. В победе они, как и я, были уверены. Я тоже понимал, что не выиграл.

Комиссия начала работать через неделю. Результаты проверки она должна была представить не на Секретариат, а на пленум. Он должен был решить мою судьбу. Я приказал руководителям отделов представлять по первому требованию комиссии любые документы. Лично у меня ничего не хранилось. Проверены были все склады, поступление и расходование бумаги, распространение книг, бухгалтерия. Естественно, как в любой новой бурно развивающейся организации у нас были упущения. О какой налаженной системе можно говорить, когда первое время в «Столице» не было ни одного бухгалтера, когда больше чем полгода был только один снабженец. И так в каждом отделе. Самой большой моей ошибкой было доверие к людям. Теперь–то я знаю: людям верить нельзя! Я переманил в «Столицу» из издательства «Современник» главного бухгалтера Палехову Нину Сергеевну. Переманил и обрадовался: с бухгалтерией порядок. Ею занимается профессионал. И не контролировал особенно. Слишком много было других забот. Думал: осталось чуть–чуть, поставлю крепко на ноги издательство и остановлюсь, оглянусь. А Палехова так запустила работу, что если бы комиссия поглубже вникла в дела бухгалтерии, то ой–ой–ой что бы было. Но Палехова, как вы помните, была среди восьмерки, потому, вероятно, комиссия и не копала глубоко в бухгалтерии. Все финансовые документы были в руках главного бухгалтера, а она была с Бежиным и могла представить в комиссию любой документ, компрометирующий меня. Но таких документов не было. То же самое и в отделе снабжения. Все документы по поступлению, хранению и расходованию бумаги были в руках инженера по бумаге, которая подписала письмо и активно выступала на стороне Бежина. Она тоже ничего не представила комиссии против меня. Нечего было представлять.