Роберт Пирсиг - Дзэн и искусство ухода за мотоциклом [litres]

Однако курс по «Анализу идей и изучению методов» не касался Платонова понятия Блага; он касался Платонова понятия риторики. Риторика, очень ясно пишет Платон, никак не связана с Благом; красноречие для него — «это часть дела, которое прекрасным никак не назовешь» [40] Здесь и далее: Платон. Горгий. Пер. С. Маркиша. . После тиранов Платон больше всех ненавидит риторов.

Первым из «Диалогов» Платона задали читать «Горгия», и Федр понял: он приехал. Вот где, наконец, ему хочется быть.

Все время не покидало чувство, будто его влекут вперед силы, которых он не понимает, — мессианские силы. Наступил и кончился октябрь. Дни летели нереальные и неразборчивые — различалось лишь Качество. Имело значение только одно: у него скоро родится новая ошеломляющая и потрясающая мир истина; понравится она миру или нет — другой вопрос, но нравственный долг мира — ее принять.

В диалоге Горгий — имя софиста, которого Сократ подвергает перекрестному допросу. Сократу прекрасно известно, чем Горгий зарабатывает себе на жизнь и как он это делает [41] «Ведь вот Горгий, леонтинский софист, прибыл сюда со своей родины в общественном порядке, как посол и как человек, наиболее способный из всех леонтинян к общественной деятельности; он и в Народном собрании оказался отличным оратором, и частным образом, выступая с показательными речами и занимаясь с молодыми людьми, заработал и собрал с нашего города большие деньги», — говорит Гиппий в диалоге «Гиппий Большой». — Пер. М. Соловьева. , но он начинает свою диалектику «Двадцати вопросов» [42] «Двадцать вопросов» — популярная салонная игра, развивающая дедуктивные навыки. Возникла в США в 1940-х гг., впоследствии задала формат одноименным радио- и телевизионным программам. , спросив Горгия, чего касается риторика. Горгий отвечает, что риторика касается речи. В ответ на другой вопрос он говорит, что ее задача — убедить. В ответ на третий вопрос утверждает, что ее место — в судах «или в любом ином собрании». И в ответ на еще один вопрос: «Я говорю о таком убеждении, Сократ, которое действует в судах и других сборищах (как я только сейчас сказал), а его предмет — справедливое и несправедливое». Все это — простое описание того, чем занимаются люди, называемые софистами, — тонко преобразуется Сократовой диалектикой в нечто иное. Риторика становится объектом, и как объект теперь делится на части. Они как-то соотносятся друг с другом, и эти соотношения непреложны. В диалоге достаточно ясно видно, как аналитический нож Сократа рубит искусство Горгия на куски. Еще важнее: видно, что куски эти — основа Аристотелева искусства риторики.

Сократ у Федра был одним из героев детства, и теперь Федра потрясло и разгневало, что диалог вообще имеет место. Он исписывал поля текста собственными ответами. Они, должно быть, сильно его удручали — никак не узнать, куда после таких ответов потек бы диалог. В одном месте Сократ спрашивает: «Что это за предмет, на который направлены речи, принадлежащие этому искусству?» Горгий отвечает: «Это самое великое, Сократ, и самое прекрасное из всех человеческих дел». Федр, без сомнения признавший в этом ответе Качество, пишет на полях: «Истинно!» Сократ же не согласен: «Ах, Горгий, ты снова отвечаешь уклончиво и недостаточно ясно». «Лжец!» — пишет Федр на полях и дает сноску на страницу другого диалога, где Сократ совершенно недвусмысленно заявляет, что ему все достаточно ясно.

Сократу диалектика нужна не для понимания риторики, а для ее уничтожения — ну, или по крайней мере компрометации. Поэтому вопросы его — на самом деле, никакие не вопросы, а словесные ловушки, куда попадаются Горгий и его собратья-риторы. Федр весь вспыхивает: будь он там, он бы всем показал.

А в классе тем временем профессор философии, заметив очевидные примерность и прилежание Федра, решил, что тот, может, и не такой уж плохой студент. Это его вторая ошибка. Он решил немного поиграть с Федром: спросил, что Федр думает о «поваренном искусстве». Сократ продемонстрировал Горгию, что и риторика, и поваренное искусство — разновидности «угодничества», сводничества, ибо обращаются скорее к эмоциям, нежели к истинному знанию.

На вопрос профессора Федр дает ответ Сократа: поварское искусство — «часть угодничества».

Какая-то барышня в классе хихикает, и Федру это не нравится. Он же знает: профессор хочет поставить ему диалектический захват, похожий на те, что Сократ ставил своим оппонентам. Ответ Федра вовсе не рассчитан на смех — он дан, чтобы этот диалектический захват сбросить. Федр вполне готов на память точно процитировать все доводы Сократа.