Эдуард Тополь - Коктейль «Две семерки»

Голицыно, сегодня и каждый день

Да, аналитика – это его призвание, и теперь, когда во всем его большом и молодом теле ему подчиняется только мозг и кисть правой руки, это еще очевидней. К сожалению, секретность заказов на аналитику крупных фирм сродни секретности армейских операций, и потому я не имею права рассказывать о том, чем конкретно он занимается первую половину дня. Зато…

– Здравствуйте! Я администратор компании «Ваш репетитор». Как у вас прошло занятие с учителем?

– Знаете, мы не очень довольны…

Да, после обеда Вахренев включает Skype и выходит на свою вторую работу.

– Пожалуйста, уточните, в чем проблема.

– Понимаете, репетитор – студент МВТУ, он очень молод, и наша дочь в него влюбилась. Сделайте что-нибудь.

– Понял. Не огорчайтесь. Я переведу его на другой заказ. А вам пришлю репетитора-женщину.

Или:

– Сергей Васильевич, дорогой, это профессор N. Вы меня назначили репетитором к пацану, который беспрерывно сует в нос все, что попало! Палец, карандаш, свечку! А сегодня засунул степлер, и этот степлер сломался! Переведите меня от него…

…Будь я хозяином телеканала, я бы сделал Вахренева телевизионным репетитором всех детей России…

Но в 16:00 в комнату снова заходит Лена и говорит, что все, рабочий день окончен. Да он и сам чувствует, что устал немерено, спина задубела и саднит, а голова гудит. Он выключает компьютер и поворачивает свое кресло к кровати. Лена опять поднимает из этого кресла все 90 кг любимого мужчины, тихонько разворачивает, осторожно сажает на кровать и укладывает на отдых.

В это время приходит Денис – после школы и секции рукопашного боя. Высокий и стройный пацан с выправкой потомственного, в третьем поколении, офицера первые навыки самбиста получил от отца еще в семилетнем возрасте и собирается тоже стать пограничником. Потому что граница – это и у деда-генерала, и у отца-полковника нечто святое, почти сакральное.

Хинган, Дальний Восток, китайская граница, 9 июня 2005 года

С ночи зарядил проливной ливень, просто стена дождя.

Но встреча с китайскими пограничниками была назначена загодя, и не может командир русского погранотряда из-за какого-то дождичка звонить китайским коллегам и переносить встречу.

Служебный «уазик» полковника Вахренева выехал из военгородка на рассвете и, тараня ливень, покатил в горы. По дороге Вахренев планировал проверить несколько таежных погранзастав – в его подчинении на 650 км русско-китайской границы было почти 3000 солдат и офицеров. Он сам сидел за рулем, водитель с биноклем и оружием сидел рядом, сзади ехали его штабные офицеры.

Дорога, как вы понимаете, не асфальт и даже не щебенка, а размокшая колея, проложенная вдоль границы по таежному бурелому, горным осыпям и скальнику. Местами потоки дождевой воды превратили ее в бурые реки, полные мусора и грязи. По этим потокам «уазик», натужно ревя, карабкался все выше и выше, полз от одной заставы к другой. Набросив плащ-палатку, Вахренев принимал рапорты начальников застав, бегло осматривал караульные помещения и катил дальше – время поджимало.

На очередном перевале переднее колесо «уазика» попало в яму, закрытую водой, и машина, кувыркаясь, сорвалась с обрыва в двадцатиметровую пропасть.

Упали на крышу, но боли он не почувствовал никакой, поскольку при переломе шейного отдела позвоночника пресекаются все нервные каналы, связывающие мозг с телом. Просто понял, что не чувствует ни рук, ни ног и не может шевельнуться, поскольку тела уже не ощущает. А затем и вообще потерял сознание – легкие перестали подавать в мозг кислород.

Но, слава богу, водитель отделался ушибами, а его штабные офицеры вызвали вертолет, и он очнулся уже в хабаровском госпитале, в реанимации. Очнулся и понял, что не может даже пальцем шевельнуть, не то что головой.

– Практически от меня остались только мозги, все остальное было уже не мое. В горле трубка, через которую аппаратом качали в легкие воздух, в плече, под ключицей тоже трубка, через нее подавали в сердце дофамин, чтобы оно продолжало работать. Ну и в животе катетер с мочеприемником. При таких травмах уже не живут, доктор Сахно, начальник реанимации, мне так и сказал: ты, говорит, меня слышишь? Я ответить не могу, только глазами моргаю. Он говорит: пока живой, поспеши выбрать квартиру для жены и сына, у тебя, говорит, есть на это пару недель. А сам жену ко мне не пускает – зачем, мол, ее травмировать, все равно я уже не жилец, так пусть она меня помнит молодым и красивым, а не овощем на каталке. Ну вот, я лежу один, а это реанимация – каждый день то справа кто-то умер, укатили в морг человека, то слева. И соответственно, места у стенки освобождаются. А я в центре, посреди палаты – эдакая голова профессора Доуэля, все вижу и понимаю, а тела как бы и нет. Медсестры: давай мы тебя к стеночке передвинем. А я мычу: нет, у меня место счастливое, я же тут не умираю. Смотрю – на соседнюю койку девушку привезли после автомобильной аварии, у нее перелом шейных позвонков еще хуже, чем у меня, – у нее еще и зрение отказало. То есть она лежит, как и я, не шевелясь, но в темноте, ничего не видит. Я смотрю на нее и думаю: так мне же повезло! Я – зрячий! Короче, врачи знали, что у меня нет шансов выжить, но я-то этого не знал! И стал бороться за жизнь, как лягушка на дне кувшина, которая воду в сметану сбивала, чтобы выбраться. Не знаю, что помогло – то ли, как у Джека Лондона, жажда жизни, то ли то, что я мастер спорта по рукопашному бою, призер армейских олимпиад и не привык сдаваться. И вот неделя проходит – я не умираю, вторая, третья. Через месяц Сахно говорит: «Ты, мужик, чего, жить собрался?» Я ему глазами – мол, ага, конечно. А он такой: «Ну тогда запомни: если не заставишь сердце и легкие самостоятельно работать, то через три недели они напрочь атрофируются, и ты навсегда овощем останешься, на искусственном дыхании и дофамине, ты меня понял?»