Андрей Бинев - Тихий солдат

Это было время грозных пауз перед началом большой войны. Впрочем, паузами они были лишь для великих стран, а для тех государств, что были уложены бесстрастной историей между жестоким молотом и упрямой наковальней, война уже гремела вовсю.

Видеть судьбу маленького человека и не понимать, в какие жернова он угодил, значит, вообще ничего не понять в его жизни и любой его поступок – отнести к разряду случайных или порочных в силу его собственной порочности или глупости. Однако же как ясно, что даже самый бурный поток состоит из мелких капелек и брызг, а те – из невидимых глазу молекул, так и крупные исторические события насыщены мелкими, также, как и тот поток, невидимыми и безымянными человеческими жизнями, схожими по своей мизерности с невзрачными молекулами. Можно ли знать, как поведет себя молекула, не представляя, куда повлек ее безумный поток, состоящий из мириад таких же, как она частиц? А будет ли этот поток безумствовать, если мелкие частицы не наполнят его своей энергией? Эти вопросы не ждут ответов в силу их риторичности, а она есть родная сестра рутинной банальности. Рутинная же банальность есть банальность в квадрате. Вот до какой степени ответ яснее ясного.

Истории, которая случилась с Тарасовым и которая протянулась на целую его жизнь, не понять, как и не понять его самого, если не бросить общего взгляда на все то, что стало для его жизни не столько фоном, сколько упрямым и жестоким поводырем.

Нет гигантского потока без малой капли, как нет мировой истории без маленького человека. Потому и нужно (нет! даже совершенно необходимо !) ясно представить себе то время, которое сделало его, Павла Тарасова, и понять, что без таких как он, маленьких, незаметных человечков, это время было бы другим, да и мы были бы теперь другими, если бы вообще были .

Тихие солдаты ведут большие войны, даже, когда участвуют в скромных боях «местного значения» – они их орудие, их мясо, их подневольная суть.

…1 сентября 1939 года немцы, обвинив поляков в нападении и в убийстве на их тогдашней границе нескольких военнослужащих вермахта и даже четырех с половиной десятков мирных жителей, безжалостной армадой устремились в оцепеневшую от ужаса Польшу.

Посол Великой Германии в Москве Шуленбург сразу же телеграфировал в Берлин, что Молотов считает преждевременным со стороны СССР поддержать раздел Польши. Хотя и не отказывался от идеи в целом.

Очень скоро Риббентроп, уже через три дня после нападения, отправил секретную телефонограмму своему визави – наркому иностранных дел Молотову с требованием все же поддержать немцев, потому что это якобы в интересах русских и к тому же полностью соответствует их тайным московским соглашениям.

Посол Польши в Москве пан Гжибовский уже через два дня попросил Молотова предоставить западную и юго-западную территорию СССР для формирования, отправки и транзита эшелонов с грузами, необходимыми для обороны Польши. Но получил категорический отказ. Ему в самой сдержанной и холодной форме заявили, что все торговые соглашения СССР намерен выполнять, но предоставить транзит на поставку военных грузов не может, так как не желает быть втянутым в чужую войну.

Это решение было принято лично Сталиным. В разговоре с болгарином Георгием Димитровым, тогдашним главой Коминтерна, он назвал Польшу буржуазным фашистским государством, уничтожение которого целиком в интересах коммунистов всего мира.

Однако в дело вступали уже Белорусский Особый и Киевский Особый военные округа. Развертывались, под прикрытием учебных маневров, военные лагеря, стягивалась, хоть и почти с недельным опозданием бронетехника и дополнительные силы. К этим самым «дополнительным» силам была отнесена и 10-я армия, управляемая Московским военным округом, а теперь приданная Белорусскому Особому. К 15 сентября 1939 года СССР был уже почти готов переступить границу с Польшей.

Немцы активно продвигались вперед, и вскоре ими был взят Брест. Сопротивление в Польше оказывали, в основном, жандармские части, быстро создающееся, почти безоружное гражданское ополчение и разрозненные боевые группы регулярной польской армии. Политическое руководство страны, по слухам, бежало. В стране начиналась паника.

Польша, накануне вторжения, так или иначе, раздиралась внутренними противоречиями, в которых особую, роковую роль сыграл неизбывный польский национализм и гипертрофированная шовинистическая гордыня польской знати. С одной стороны, были сильны антисемитские настроения, совпадавшие с идеологией нацизма (сюда же были замешаны антирусские идеи, в основе которых были и кастовые, и имущественные, и просто злопамятные призывы, отдающие реваншизмом), а с другой – советская разведка, опиравшаяся на конспиративные органы Коминтерна, сумела организовать просоветское лобби в той особенной части польского общества, которое, в силу своих классовых и политических интересов, всегда желало воссоединения с СССР. Мнение остальной части населения (аполитичного по своей природе), зажатого со всех сторон спесивыми магнатами, высокомерными аристократами, бесноватыми шовинистами-антисемитами, влиятельными лидерами из откровенно уголовной среды и недалекими прокоммунистическими политиканами, никого особенно не интересовало.