Олег Ермаков: Голубиная книга анархиста

Подойдя к автомобилю, она не спешила занять свое место. Водитель курил. Вася оглянулся.

— Ну, чего?

— Хотела спросить, — проговорила Валя, — спросить…

— Что?

— …Забыла, — призналась она и села.

Автомобиль тронулся.

Через некоторое время впереди засветился какой-то огонек.

— Огонек! — воскликнула Валя.

Огонек приближался. Из тьмы вырастал дом. Автомобиль остановился.

— Все, — сказал водитель, — приехали.

Валя сидела не шевелясь. Вася тоже. Потом он задвигался, открыл дверцу и вышел, заглянул к Вале и взял рюкзак. Валя все сидела. С улицы доносился лай.

— Ну ты чего? — спросил Вася. — Так и будешь торлчать?

— А чего это такое? — спрашивала Валя. — Чего? Куда нас завезли? Темень какая…

— На северный полюс! — воскликнул Вася.

К автомобилю кто-то шел с фонариком.

— Вон, керосинщик какой-то крадется, — пробормотала Валя.

— А мне как раз… — начал Вася и замолчал.

— Юрьевич! — позвал подошедший мужик.

— Все нормально, Эдик, добрался, — ответил водитель. — Привез тебе помощников.

Эдик направил луч на Васю, тот отвернулся, заслоняясь ладонью.

— Вижу одного только, — пробормотал мужик и перевел луч на автомобиль.

Валя пригнулась, стараясь спрятаться за спинкой переднего сиденья.

— Давай, выходи, — сказал ей Вася.

— Куда мы приперлись? Ну куда? Зачем? А что скажет Мюсляй? Ой, Матушка, спаси и сохрани.

— Выходи уже.

— Не выйду. Хочу назад, в город.

— Вальчонок…

И это имя возымело магическое действие. Девушка покорно начала выбираться. Мужик Эдик осветил и ее. Она зашла за Васю. Но был он щупл и невысок даже в своем толстом матерчатом пальто, так что скрыться полностью ей не удалось.

— Валя и Вася, — представил их Юрьевич и, обернувшись к мужику, попросил куда-то их отвести.

Еще он передал мужику сумку с покупками, за что тот поблагодарил его. Между ними состоялся короткий смутный диалог, Эдик спрашивал, как там прошла встреча на высшем уровне, Юрьевич устало отвечал, что так и прошла… как обычно… в стиле вешать и стрелять . Эдик посмеялся, заметил, что ничего лучшего они придумать не могут.

Вася и Валя пошли за тем фонарщиком по замерзшим к ночи ледяным и снежным комьям. Мужик привел их в вагончик, нашел керосиновую лампу и зажег ее.

— Ой, керосинка, керосинка, я же говорила, говорила, — забормотала Валя.

— Ты ничего не говорила, — возразил Вася. — Это я видел.

— Свет будет, — сказал мужик, — ну завтра там, послезавтра. Провода оборвало. С тех пор и не протягивали пока… Кхм. — Он кашлянул в кулак. — Значит, располагайтесь. Вон койки. Печка, а дровишки на улице… Айда покажу.

Вася сходил с ним и вернулся с охапкой поленьев. Мужик ушел. Вася сгрузил поленья у железной печки.

— Посмотри, есть там ножик или чего-нибудь, — попросил он.

Валя взяла лампу, но вместо того, чтобы искать нож, залюбовалась горящим гребешком под стеклом. Вася ждал. Валя любовалась. Потом она обратила внимание на тени.

— Опа-па, ты похож, похож на… на… карлика! — воскликнула она. — Или на кота. Нет, на пингвина.

Вася посмотрел на тени.

— А я… я… на матушку Татиану. Копия! Видал?

Вася поднял руку и помахал ею. Потом другую.

— Ну пингвин и есть! — воскликнула она.

— Жирный пингвин прячется в расселине, — пробормотал Вася.

— А ты живешь на чердаках? — подхватила Валя.

— Блин, какая-то угарная сказка, — сказал Вася.

— Про пингвина на чердаках! — отозвалась Валя и хлопнула в ладоши.

Вася встал и сам принялся искать нож. И нашел столовый тупой ножик. Взяв его, он начал щепать лучины, ударяя по ножу другим поленом. После долгой возни ему удалось подпалить поленья. Вагончик наполнился дымом. Валя закашляла и выскочила на улицу. Но понемногу дым рассеялся, тяга установилась, из трубы повалило густо, бело. Вася позвал девушку. И она вбежала в вагончик и присела перед печкой, протягивая руки, ухая. Потом сказала, что хочет чаю или какао. Вася в ответ фукнул. Рассказал, что ненавидит какао, напиток тоталитаризма. Его мучили этим какао в лагере.

— Да я сразу поняла, ага, ага. Вижу: сиделец.

— Да нет, — сказал Вася, — это был пионерский лагерь. Меня туда упекла мамаша. И меня пичкали какао, зараза, и всяким дерьмом застарелым советским. Там, речевками разными, песнями про костры-Ленина, игрой «Зарница», хотя я уже тогда никого не хотел убивать. Прлоклятье. А я еще и пионером не был! — воскликнул он с отчаянием. — Недорос. Но мамаша договорилась. Она у меня бегемот. Уже все на ладан дышало, весь этот монстр гнилой. …И снова — несет гнилью.