Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

Васильевна указала на коробку. Вася взял ее со стола и торопливо пошел прочь.

— Так где второй-то? — резко спросила Васильевна.

— Там, — ответил Вася. — В смысле, тут.

— Ну так пусть забирает, сейчас заполню.

Вася вышел на улицу, набрал холодного воздуха, выдохнул, кивнул на дверь и сказал Вале:

— Зовут.

Валя быстро перекрестилась и вошла в дом. Вася, глядя на это, просмеялся по своей привычке:

— Ну примадонна, а не попрошайка.

Вскоре Валя появилась со своей коробкой, и они отправились трапезничать в вагончик. Прежде чем усесться за стол, Вася зажег керосиновую лампу и затопил печку. Валя тем временем молилась да крестилась и шептала «Отче наш иже еси на небесех…» и так далее.

Наконец они открыли свои коробки.

— Что это у нас? — пробормотал Вася, беря ложку.

— Макароны, — сказала Валя.

— Ххыхыхых!.. Как в тюрьме…

Валя быстро на него взглянула. Вася поймал ее взгляд.

— Что смотришь? — спросил он. — Как прокурор?

— Ничего, — ответила Валя, отводя глаза.

Позже, когда они улеглись на свои койки в натопленном вагончике, Валя спросила:

— А ты там, на берегу, говорил… говорил…

— Что? — осоловело спрашивал Вася.

Тепло и сытость разморили его, да и целый день труда, физического труда, к которому он вовсе не был привычен.

Валя молчала, вздыхала.

— Что… — снова пробормотал он, уже почти засыпая.

— Про Фуджу, — сказала Валя. — Это твоя баба?

— Фуджи — это… это вулкан.

— Ты сказал… сказал… жалел, что нет тут твоей Фуджи, — почти дословно воспроизвела его реплику Валя.

— Да?.. А, это… это камера… Фирма такая японская, производит их. Камеры. Так они и называются — «Фуджи».

— Для кино? Ты киношник? Кинокамера?

— Хыхыхых, — засмеялся Вася. — Нет, я человек пока. А «Фуджи» — фотик. Но у меня его изъяли… Как и вообще всю технику. Ну комп, мобилу. Только велосипед не взяли. А зря. Я на нем могу въехать в мавзолей… Или в ворота Кремля врубиться в знак протеста. Хыхыхыхых…

— Гора… фотик… камера… — бормотала Валя.

— Да это мне тот фотограф дал кличку — Фуджи, потому что люблю фотики этой фирмы. А я ему дал кличку Никкор, он любитель «Никона». Свадьбы снимает.

— А ты?

— Я? Нет. Я так… свободный художник. Любитель.

— А кем ты работал?

— Хыхыхыхых!.. Хыхыхых!.. — Вася зашелся своим смехом. — А ты?..

— Я-а-а? — изумленно спросила Валя.

— Ты, ты, ты.

Она не отвечала.

— Тоже, как видно, свободный художник, художница, — заметил Вася.

— Фуй, как жарко, — сказала повеселевшая Валя, стаскивая свитер, потом и темно-голубые штаны толстые спортивные со светло-синими лампасами, трико, две рубашки, пока не осталась в одних трусиках и черной футболке. — Счас бы закурить сигаретку.

— Да ну, — возразил Вася, — развешивать сеть для рака. Легкие и будут такой сетью — обязательно поймаешь. Моя тетка курила, как героиня Гарика Сукачева, только не трубку, а папиросы все. И ей отрезали легкое. А она все равно курила. Ну и в одно легкое набилось порядочно этих с клешнями, задушили ее. Нет. Мне воздух нравится! Синее небо…

— А на Соборной же горе ты курил? — напомнила Валя.

— Чтобы согреться, расслабиться, — сказал Вася. — Ну… сам не знаю зачем. Ты закурила, тогда и я. Так просто… А вообще не курю.

Вася уже плохо различал ответ Вали. Она еще что-то говорила, ерзала на кровати, скрипела пружинами.

Набрел в солнечный и заснеженный день на заросли шиповника за холмами. «Одет в рубище, но за пазухой нефрит», — проговорил кто-то .

Сполохи алых плодов в зарослях шиповника и были похожи на блики печные. А дао и есть плавильная печь, где одно перетекает в другое. А вообще эти заросли напоминали какой-то сад. И я снова подумал о Чжуанцзы. Ведь он служил смотрителем сада. Озирался. Не появится ли? Кто-то же сказал про нефрит и рубище. Не появится ли садовник? Чжуанцзы. Он же и служил смотрителем сада… только какого-то другого. А потом и эту должность бросил, чтобы спокойно скитаться по Поднебесной в заплатанной одежде из грубого холста, в сандалиях, подвязанных веревкой. Хо-хо!.. Бедность, а не рабство.

Но когда вышел на мост, то увидел, что льда нет, совсем нет, вот удивительно-то, правда. Стал смотреть. А в воде резвятся рыбки. Вот радость! Хых!..

— Ты же не рыба, откуда тебе знать? — cнова спросил кто-то.

И тогда возмущение охватило меня и предчувствие какого-то счастья.

И я сказал в воздух:

— Но я и не шиповник, а знаю его радость!