Извас Фрай - Книга Извращений

– И, к тому же, он – по-прежнему хорошо варит кофе, – заметит Жорж, будто все прочие аргументы – не будут иметь никакого значения.

Если ты и будешь выходить на улицу, то только для того, чтобы немного побродить по парку; и делать это ты будешь только в том случае, если время слонялось уже к отметке «далеко за полночь». Люди, у которых тоже будет странная привычка околачиваться в парках поздно ночью – скажут, что побаивались тебя и старались держаться подальше.

– Скажите, – спросит меня одна из тех личностей, которые бродят ночью по паркам, – а это правда, что он – оборотень и по ночам: ищет, чем бы поживиться?

– Нет. Он – просто познал себя.

Пройдёт двадцать долгих лет; и двадцать холодных зим спустя – ты найдёшь её.

Это произойдёт, как и всё в твоей жизни – случайно. Эта старуха в старомодном платье – будет стоять, прижавшись к колонне оперного театра, не имея денег на входной билет; она будет слушать эхо камерного оркестра: плачь трубы и дыхание виолончели; горе скрипки и надежду флейты. Ты, тяжело переставляя ноги – подойдёшь к ней. Он повернёт морщинистую голову в твою сторону; её ярко-красные губы спросят:

– Кто вы?

– Мне кажется, я понял, как тебя зовут.

Твоя любовь улыбнётся:

– И как же? Ведь помни: у тебя – только одна попытка.

– Аза.

Её брови поднимутся до лба.

– Верно. И как же ты догадался?

– Твоё имя значит тоже – что ты значишь для меня. Ты – моё успокоение; ты – моя стойкость.

– Верно. Это значение моего имени на арабском. Сколько времени тебе понадобилось?

– Двадцать пять лет. Ты не злишься на меня?

– Уже семь лет, как нет. Я забыла, кто ты за это время. Но, кажется, начинаю вспоминать.

– У тебя были другие мужчины?

– Конечно – сотни! А у тебя были другие женщины?

– Тысячи.

– Вот видишь. А пришел ты ко мне – почему?

– Потому что все остальные – в аду и тянут меня за собой.

– Я тоже там; и ничего хорошего со мной – тебя не ждёт.

Вы обменяетесь улыбками. Вы пойдёте гулять по мостовой: пить красное вино и кофе с молоком; танцевать под фальшивую музыку мальчика аккордеониста, который под утро, благодаря вам, смог бы купить себе машину. Твоя девушка, Аза, скажет тебе, что мафиози отпустили её только через три дня после того, как поняли: ты не собираешься договариваться с ними о встрече, на которой устроили бы тебе ловушку.

– Они изнасиловали меня и отпустили; и принялись самостоятельно искать тебя, пока все не погибли в перестрелке.

Аза зажмёт сигарету между ярко-красными, старческими губами в тоннах помады и чиркнет зажигалкой. Вы будете в баре «Утомлённое Солнце», что на перекрёстке. Саксофонист будет выигрывать джазовые мелодии начала старого доброго двадцать первого века. Над вашим столиком будет висеть облако дыма: у Азы – сигаретного, у тебя – вкуса апельсина.

– Когда они меня, всё-таки, выпустили на волю, как какую-нибудь собаку – я выживала, как могла. Мне не очень хочется вспоминать сейчас те времена. Как, впрочем, и всё своё прошлое – до и после короткой жизни с тобой. Ты всегда был каким-то особенным. Что-то было в тебе, что привлекало меня; что исцеляло.

Затем, ты начнёшь рассказывать ей о своей жизни, как ты будешь любить это делать и как нужно рассказывать эту историю, или читать книгу: развалившись на мягком диване, с вейпом в руках, с облаком над головой, со всей своей жизнью за спиной, бесконечностью в сердце и немного пьяной головой.

Когда рассказ окончится, Аза спросит:

– И что потом?

Ты пожмёшь плечами.

– Только воспоминания. Как видишь: я – уже старик. Но я рад, что теперь мы снова можем быть вместе, хоть теперь – и слишком поздно.

Она покачает головой.

– Нет, не можем.

Ты не сразу поймёшь смысл её слов; ты машинально спросишь:

– Почему?

– Вот, почему, – она продемонстрирует тебе пачку сигарет и лежавшую на столе пепельницу, – у меня – рак. И ты прав: у меня, действительно, ничего не осталось, кроме воспоминаний, – она скажет это с такой болью и горечью, что ты, наконец, поймёшь её и спрячешь вейп.

– Раз так, почему ты куришь?

– А смысл? Мне уже всё равно. Я не думаю, что это из-за сигарет; все эти надписи о вреде курения – я всегда считала только дополнительной рекламой. Дело не в курении; просто, мне никогда не нравилась жизнь. Хотя, ладно, вру: совсем недолго я любила её, когда ты был ещё рядом со мной и рисовал. Надеюсь, ты всё ещё рисуешь.

– Конечно.

– Это хорошо, – она потушит сигарету и достанет новую, прокашлявшись, едва держа её дрожащими руками, – я рада, что мы встретились. Но мне – пора идти.