Вадим Панов - Четвёртая глава (МАКАМ VIII. Небо на земле)

– Зачем? – прошипела Зур, поворачиваясь на голос. Она, разумеется, сразу увидела Кросса, но до сих пор игнорировала, показывая, что толстяк ей не ровня. – Кто тебе позволил вставлять кляп?

– А кого я должен был спрашивать? – удивился Иннокентий.

– Зачем ты это сделал?!

– У твоей подруги длинный язык, – с улыбкой ответил Кросс. – Не вставь я кляп – пришлось бы пристрелить.

– Мужлан!

– Ты объявила награду – я доставил груз. Груз цел и нетронут, а упаковка – на моё усмотрение.

– Это не груз! Мерзавец!

Судя по всему, Иннокентию надоело выслушивать вопли хозяйки театра, потому что на этот раз он глубоко вздохнул, поднял вверх указательный палец и вежливо, но отчётливо холодно произнёс:

– Татум баал, когда захотите в следующий раз меня оскорбить, вспомните, пожалуйста, два важных момента. Первое, ваше знаменитое умение на меня не действует. Второе, учитывая ваши размеры, я могу откусить вам голову не только в переносном смысле.

У пленницы дрогнули плечи, кажется, она засмеялась. Виран съёжился, в ужасе глядя на хозяйку, но Зур, надо отдать ей должное, не взорвалась. Видимо, ухитрилась не только расслышать, но и обдумать слова толстяка.

Она выдержала короткую паузу, возможно, справляясь с бешенством, но ответила спокойно:

– Ты на территории Первородных, Кросс, здесь полно моих слуг.

– Они станут замечательным гарниром, оттенив вкус главного блюда, – приятно улыбнулся в ответ Иннокентий и напомнил: – Мы говорили о деньгах.

Чем дал понять, что не собирается затевать ссору.

– Сколько времени она пробыла у тебя? – по-прежнему спокойно поинтересовалась Зур.

– Довольно долго.

– Почему не доставил сразу?

– У меня дела в Москве.

– Она здорова?

– Как я уже упоминал – да. Но немного помята.

– Ты её бил?

– Сегодня утром. Недолго.

Толстяк ждал очередной вспышки, но не случилось.

– Зачем? – почти равнодушно спросила Татум.

– Не хотела идти к вам, – ответил Кросс, выделив слово «вам».

Из-под мешка послышалось невнятное мычание, словно пленница попыталась выругаться. Зур коротко передохнула и бросила на стол увесистый мешочек с монетами.

– Здесь вся сумма.

– В чём?

– Полные филармоникеры.

Иннокентий весьма резво вскочил с кресла, сгрёб здоровенной рукой мешочек, потряс его, с наслаждением прислушался к звону и расплылся в улыбке:

– С вами приятно иметь дело, Татум баал.

– Убирайся.

Но он не стал торопиться. Отвесил лёгкий поклон, показывая, что готов распрощаться, но с места не сдвинулся, заставив Зур нетерпеливо поинтересоваться:

– Что ещё?

– У вас случайно нет лишнего билетика на завтрашнее представление? – невинно осведомился толстяк.

Несколько секунд женщина изумлённо таращилась на Иннокентия, и веря, и не веря своим ушам, а затем нервно рассмеялась:

– Я слышала, что ты дерзок, но не думала, что настолько.

В ответ Иннокентий вежливо улыбнулся и вопросительно поднял брови.

– Приходи, тебя пропустят.

– Благодарю, Татум баал.

Кросс приподнял шляпу и, насвистывая, покинул апартаменты. Он был очень доволен собой.

– Ты тоже проваливай, – угрюмо велела Зур.

Виран кивнул и боязливо, бочком, выскользнул за дверь. Где с облегчением вздохнул и вытащил из кармана успокоительное.

Татум выждала ещё с минуту, затем встала с кресла и резким движением откинула капюшон.

У неё оказалась маленькая, соразмерная сложению, голова с мелкими чертами: малюсенький носик, скошенный подбородок, едва заметные уши, но при этом – огромные, выразительные глаза необычайного фиолетового цвета.

– Милая! – всхлипнула Зур, бросаясь к пленнице. – Я соскучилась! Ты представить не можешь, как тяжело и одиноко мне без тебя! Милая…

Она сорвала мешок, выдернула кляп и замерла, несмело улыбаясь, ожидая и надеясь, что…

Бри Хамелеон обожгла Зур бешеным взглядом и прорычала:

– Я тебя ненавижу!

И отвернулась.

На прекрасных глазах Татум выступили слезы.

Сегодня город умывал прохладный летний дождь – чуть сильнее грибного, едва заметного, но всё равно лёгкий, не затянувший небо серой ватой туч, – и солнечные лучи отражались в миллиардах развесёлых капель, что стучали по крышам и шуршали по листьям, стекали по стёклам домов, автобусных остановок и машин… Лучи отражались в тех каплях, что ручейками мчались по хихикающим мостовым, смывали с памятников голубей и затекали за шиворот, призывая рассмеяться или хотя бы улыбнуться. Сегодня Солнце разбежалось по Москве небесными брызгами, и улицы старого города заблестели в мокрых лучах.