Тимур Пулатов - Жизнеописание строптивого бухарца. Роман, повести, рассказы

Потом он подозвал к себе другого продавца, и теперь оба они наклонились над монетами и застыли так. Они что–то сказали друг другу и, улыбаясь, глянули на Душана, затем первый продавец достал откуда–то красного сахарного петушка на длинной палочке и протянул Душану.

Душан взял петушка и вышел из магазина, а продавцы смотрели ему вслед, переговариваясь и прощая ему эту милую шутку, — ведь откуда им было знать, что бабушка, поощряя его всякий раз, доставала из музыкального сундучка не настоящие монеты, ценные на сегодня, а старые, времен эмира, считая, что подлинные монеты могут испортить его нрав, а бесценные — только превратить все в безобидную игру.

Пройдя немного, Душан не выдержал соблазна и лизнул петушка сбоку и, проглатывая сладкое, вспомнил вдруг, как вчера, когда бабушка весь вечер простояла у порога, освещая лампой смежную комнату, где работали отец с матерью, у лампы от долгого свечения прогорел фитиль, — бабушка сокрушалась и опять вспомнила о монтере, говоря, что, если он не появится завтра, она вообще откажется от его услуг и будет, как и прежде, пользоваться лампой.

Ему очень нравилось смотреть, как выходит бабушка, держа в правой руке эту медную лампу, разрисованную цветами, с коротким толстым стеклом, внутри которого светился огонек, свет освещал только половину ее лица, прыгал по плечу и волосам, а другую оставлял в загадочной темноте, и шла она, как будто со своей тайной, понятная, со скрытым выражением лица, как идущий издалека человек, глядя на которого так и хочется отгадать, каким он предстанет пред тобой…

Душан вернулся в магазин, но продавцы, занятые по–прежнему беседой, не удивились, скорее даже насторожились, ибо теперь он явно мешал им.

— Мне фитиль для бабушки, — сказал он, боясь как бы они не заговорили первыми и не отказали ему, и протянул назад петушка.

Они уже готовы были рассердиться, но что–то все же удержало их, — наверное, подумали, что раз уж начали так достойно игру, надо столь же достойно ее закончить.

— Больше не вернешься? — спросил один.

— Нет, — сказал он и покачал головой и положил петушка на прилавок.

Первый продавец снова нагнулся и достал из–под прилавка белый фитиль и отдал ему, а когда Душан ушел, заметил возвращенного петушка и пожалел, что мальчик оставил его, но выйти и догнать Душана было уже лень.

Всю дорогу в тупике Душан разглядывал фитиль, пытаясь понять, отчего в нем появляется свет, делая все вокруг загадочным, а войдя во двор, спрятал фитиль.

Во дворе глянули на него сердитые лица, он поежился, словно пойманный на недозволенном, но, увидев возле ниши расколотый кувшин, успокоился, поняв, что между взрослыми произошла ссора из–за разбитого кувшина и что сердятся они не за его уход и столь долгое отсутствие, когда бегал он на запрещенную улицу.

Никто не думал о нем и когда он мылся перед сном, и когда зашел в комнату, чтобы лечь и помечтать немного о завтрашнем дне, когда все станут с утра дарить бабушке подарки…

Бабушка прошла мимо него в смежную комнату в больше не выходила оттуда, сколько бы он ни ждал, напрягая слух.

— Господи, наклони ухо свое, — услышал он потом ее шепот, — ты видишь, как я намучилась, со мной поссорились, разбила я кувшин, платок не так выкроила, хотела прогнать кошку, а на крыше нашла его расколотую черепашку, обманула мальчика с монетами и еще с монтером этим переругалась… — говорила она так, словно слушатель, от которого ждала она участия, стоял, наклонив ухо, и внимал.

Он хотел еще что–нибудь услышать из того, чего он не знал и что произошло в доме в его отсутствие, но бабушка молчала, и тогда он вдруг почему–то решил, что, должно быть, она умерла, рассказав всю тайну своей жизни, как будто нарочно ждала этого часа, чтобы выговориться, убежденная, что после этого словесного освобождения она уснет навсегда.

Тихо открыл он дверь смежной комнаты и, нарушив запрет, вошел туда, в страхе и беспокойстве, без того удивления, которое приходит в его душу всякий раз, когда раскрывает он что–то, что было от него закрыто до сих пор дымкой тайны. Просто на удивление не хватило времени, и он наклонился над лицом бабушки, а потом еще и ладонью проверил и, почувствовав слабое, влажное дыхание бабушки, положил возле ее подушки фитиль и, довольный своей ловкостью и незаметным коротким пребыванием в комнате, вышел.

Он понял теперь, почему бабушка осталась здесь ночевать — она сменила себе комнату, чтобы прожить следующие десять лет, — ведь говорила же она недавно, что никто и представить себе не может, как надоели ей стены ее комнаты, смотреть на них не может без ненависти, ни тепла в них, ни прохлады, словно неживые они, отвергают ее, не утешают, не украшают существование, и что ждет она свои семьдесят, чтобы перебраться в другую комнату, которая будет согревать ее и успокаивать новые десять лет, — и такой комнатой для нее стала эта, смежная.