Юрий Плавский - Мертвые собаки

На ступенях церкви сидел слепой старик. Его обступила небольшая кучка богомольных старушек. Я нашарил в кармане приготовленную для подаяния мелочь и подошёл к тому старику. Я взглянул в его лицо и услышал его голос. И тут, будто что–то пригвоздило меня к месту. Тёплая, живая и приятная волна шевельнулась в моей груди. Я слушал старика и боялся пропустить каждый его вздох и каждое его слово. Ни единый возглас не нарушал торжественной речи старика. Лицо его светилось каким–то неземным светом. Этот свет проникал в мою грудь, он манил и притягивал меня к себе. Я уже не помню того, о чём говорил тот старик, но я как губка впитывал его речь, и каждая жилка трепетала во мне.

С тех пор прошло много лет, и образ того старика несколько стёрся из моей памяти. Однажды я что–то читал, телевизор был включён, и в нём шла обычная пустота. Вдруг я услышал знакомый, преисполненный мудрости голос. Я вспомнил тот голос, то был голос слепого старика. Я бросился к телевизору и прибавил звук. Выступал академик Лихачёв. У него было то же самое лицо, что и у того старика, но в то же время это были совершенно разные лица. Что объединяло слепого нищего и именитого академика? Что? И тут я понял, что то был Свет! Тот неземной Свет, что исходил от лика академика и чела слепца, Свет, который я видел даже на мерцающем экране телевизора.

— Да! — подтвердил мой Учитель. — Ты имел возможность общения с нашими посланниками, которые посетили ваш мир с миссией любви и добра!

А этот мир, который мы сейчас наблюдаем, — продолжал Даниил, — называется Олирна! Это только первая из многих ступеней к вершине рая! Ты не обознался, в центре круга выступает тот самый старик, которого ты встречал когда–то! Он уже умер в Энрофе и по зову своей души вновь, возвращается туда, чтобы вновь сеять семена истины любви и добра, на заросшем волчцами и терниями поле!

— Эта страна и есть предел человеческих устремлений? — спросил Я.

— Это не так! Выше лежат многие миры, в которых человеческая душа обретает всё большие и большие свободы и возможности!

— Здесь есть государства?

— Да! — ответил Учитель.

— Тогда этот мир очень далёк от совершенства! — согласился Я. — Скорости передвижения здесь так же малы, как и в Энрофе! Для того, чтобы быстрее двигаться или оторваться от земли, здесь опять же нужно изобретать специальные аппараты! Их производство загубит природу! А борьба за источники энергии и рудные месторождения, породит войны! Ибо при распределении благ, всегда окажутся обделённые!

— Этот мир лишён всякой агрессии! — возразил Учитель. — Он существует только как преддверие к высшему существованию!

Мы стали подниматься выше и выше. Цветущая поверхность Олирны стала уменьшаться, пока не исчезла совершенно. То, что мы двигались только вверх, я отчётливо помню, но вдруг мы оказались парящими над поверхностью какой–то планеты, которая была у нас под ногами. Внизу простирался какой–то город и в нём проходил карнавал. При нашем появлении, огненные фейерверки взметнулись ввысь. Небо в разных направлениях пронизывали разноцветные сполохи, отдалённо напоминающие наши северные сияния. Только они были во много раз красочнее и прекраснее.

— Это мир вечного праздника! — сказал мой Учитель. — Он называется Файр.

— Если я здесь пробуду хотя бы месяц, то от этого гвалта сойду с ума! — сказал Я.

— О, нет! Странник пребывает здесь не более суток, если вести отчёт в привычных для тебя отрезках времени! Здесь происходят такие изменения, без которых невозможно пребывание в высших мирах! Чтобы эти преобразования не оказались скучными, и устроен этот привал на пути следования!

Изнеможенный, я опустился на землю и закрыл свои глаза и уши. Мир и покой объяли меня. По–видимому, Я уснул, и мне снилось, что Я ребёнок. Я прижался к груди своей бабушки, она покачивала меня на своих коленях, и пела мне сладкую колыбельную песню.

— Этот мир называется Нэртис! — услышал Я голос своего Учителя. — Это страна великого отдыха!

Я открыл глаза. Женственная нежность простиралась повсюду. Её излучали даже камни. Музыка моей колыбельной не утихла. Она исполнялась оркестром из множества скрипок и была обработана величайшим композитором. Я не мог определить источник и звуков, и мне казалось, что они были повсюду. Огромный цветок доверчиво склонил ко мне свою голову. Как только Я обратил на него своё внимание, тотчас Я услышал его. Как оказалось, каждый объект этого пространства являл миру свою индивидуальную песню, которая вплеталась в общую мелодию. Я разглядывал этот цветок и обнаружил в себе способность не только видеть его со всех сторон одновременно, но Я также мог разглядеть его изнутри, и проследить движение соков по его капиллярам. И это движение происходило в такте с песней цветка. Сам ли цветок пел, либо он мог существовать благодаря этим звукам, я не знаю.