Андрей Бычков - Олимп иллюзий

Ну, тут и коровки, конечно, набежали. И мутанты с орангутангами тут как тут. И клопы – из вшей своих кровь сосут. Слоны брезгуют. А один орангутанг, самый главный орангутанг в танк залез и командует. А мыши крысам уши надирают. Низя сыр есть, низя! А один карась в воду ухнул, и наглотался, и стал блевать. Пол Москвы заблевал. А один гусь сел в свою карету и сбил всех пешеходов на Тверской. И стали они кидать и сыпать. И стали менять и сорить. Барсук урну перевернул и поджег. Крот увидел и доложил. Барсуку кусачками хер откусили. И поставили на скачивание. А барин на котлах плясал. А кувшин все не проливался и не проливался, пока Магомет на коне своем торрентами не закусил.

– Вот видишь, – сказал супруг супруге.

– Вот видишь, – сказала супруга супругу.

И она пожарила ему блины. И он пожарил ей оладьи. И они стали есть, пальцами в сметану макая. И нажрались до отвала животов своих. И у супруга встал тогда мощно, как прожектор. Так, что пуговицы посыпались с ширинки. И навалился на супругу. На кухне, на плите. И в порыве азарта, пока скачивалось, столкнули они с плиты кастрюлю с мясом и сковородку с борщом, и кастрюля со сковородкой загремели на весь поселок коттеджный. И все услышали и все узнали, что у супруга с супругой снова получилось. И они, супруг с супругой, поехали в Чикаго, как искатели, и дивились там на ихние университеты, а потом поехали в Нью Йорк, и тоже дивились там на ихние университеты. А откуда деньги? Откуда деньги, блин?! Так им же прокурор за Матриарха дал, забыли? Триста баксов!

– Нет, все равно я тебя не знаю, – сказал Док.

– А я-то помню, что ты когда-то хотел роман написать, – ответил Матриарх.

И тогда учительница мертвая встала и говорит Доку, чтобы он, Док повисел пока маленько на телеграфных проводах. Чтобы в проводах зазвенело. Чтобы ток высоковольтный зазвенел. Пока полковники не подъедут. С напряжением чтобы пока свадьбу свою справил, ток. Входил мучительно, а выходил с соком сладким. Сладко скользил бы большим-большим таким влажным, как ампер. До бела. Пока заря не займется полоской лакмусовой. Как в американских университетах. Где гигиену изучали? В нигде!

Ну, тут и орангутанги завизжали. Главнейший из них танк прорвал. И вылез из разорванного танка. И говорит:

– В пизде, конечно, они изучали, в пизде…

А учительница Доку:

– А я тебя look, ученичок ты мой! Коса в небе стрижет, как молния. Чтобы show тебе. А береза качается, как ветер. Что потемнело, что гроза. Чтобы встал у тебя на проводах телеграфных. Да если ты старшо брат, как Пруст, то должно бит кий по май луза. И должен загонят шары, чтобы не лезли уже, что уже давило бы горло в сок. Что уже размозжили уши лошадям и кони смотреть не мог. Что ты are старшо брат. Что ты ар старшо соль. Что, мей би, твой и не хотеть, а долг is долг. Понял? Твой должен тереть моя береза коры, если don’t уонт смерть. А не читать на ночь Марселя Пруста.

И коровки загалдели:

– Чем больше любовь, тем больше боль!

И орангутанг самый главный:

– Ты делаешь больно кому-то, а танк делает больно тебе…

И учительница:

– Твой шуровать в мой шурф. Уйти в шахту по яйца энд find там, именно там сокровище.

И вот тут-то встала и настала пауза дикая. Недоумение, непонимание, отвращение, злость отразились. Зачем, делать так было, конечно, непонятно, как будто собака глодала кость, дикая, как Динго. Зачем, зачем это все, думали они, как-будто кто-то сверлил и сверлил в дупло, расширял им дупло. Матриарх молчал. Молчал и Док. Они же друг друга не знали. Хотя. Может, и знали, но это не важно. Долго стояли они, как на сцене, а учительница стояла сзади, как на кулисе. И наконец, когда стало невыносимо, когда стало трясти, стало корежить, пробивать, как электричеством, и нерв, да, дергать нерв, да что же ты делаешь! Да, ведь так нельзя! Да ты не имеешь, сука, права! Поворачивай, кому говорю! Они же знают! Они видели!

И тогда-то учительница и выхватила тонкий хлыст и закричала:

– А ну-ка раздевайт его!

И строго, трагично заискрились газированные напитки.

– Класть!

И засиял торжественно сыр.

– Ты на мои лекции ходил. Не знаю я тебя, – сказал Матриарх.

– Я на твои лекции ходил. И я не хочу тебя знать, – ответил Док.

– Скотина.

– Сам ты скотина.

– А ну ложиться на stone плита! – закричала учительница.

Орангутанги уже сковывали Доку запястья, и защелкивали лодыжки. И клали на огромную каменную плиту, плавающую в майкельсон-морлиевской ртути. Мгновение – и Док…

«О, боже, какая холодная, ледяная…»