Жужа Тури - Под одной крышей

— Да, конечно, — согласилась Мари, затем испуганно посмотрела на сестру.

— Не понимаю, почему вы, господин Пинтер, настойчиво подчеркиваете это? — сказала Луйза и посмотрела прямо в глаза уполномоченному по дому.

— Хочу внести полную ясность, — ответил Пинтер, — дабы избежать всяких недоразумений. Чтобы никто не упрекнул меня потом и не предъявлял требований: мол, то ему полагается да сё.

— Что ж, я тоже люблю ясность. Вы, господин Пинтер, защищаете интересы Вайтаи, а я — своей сестры, и не считайте меня дурочкой. — И Луйза, подняв руку, дала Пинтеру понять, чтобы он помолчал. — Мы не просили комнаты. Вы сами предложили ее нам. Значит, так: Мари получит разрешение, переедет в комнату для прислуги, а когда вернется ее муж, они займут лакейскую, так я поняла вас, господин Пинтер?

— Согласен…

— И Вайтаи могут спать спокойно, поскольку официально они занимают всего две комнаты, а третья будет числиться за другим съемщиком — правда, только по документам, — однако подсобные помещения считаются местами общего пользования, стало быть, на них никто претендовать не может, верно?

— Совершенно правильно, госпожа Ковач. Для того я и твержу вам, что, скажем, вернется муж вашей сестры и может вообразить, что имеет право на большую комнату…

— Откуда я знаю, что он может вообразить? Если вас пугает это, господин Пинтер, прекратим разговор. Мы найдем Мари подходящую квартиру в другом месте.

Пинтер как-то сник и заискивающим тоном произнес:

— Ну зачем же так, госпожа Ковач? Я коммерсант, и знаю, к чему приводят всякого рода недомолвки. Важно все предусмотреть, до последней мелочи, пунктуально договориться, чтобы избежать недоразумений. Вы умная женщина и тем не менее почему-то не хотите понять меня.

— Хорошо. Но и вы тоже поймите, пожалуйста, какие неприятности грозят Мари со стороны Вайтаи.

— Полно вам, госпожа Ковач! — Пинтер махнул рукой. — Никаких неприятностей не будет у вашей сестры! Будет преспокойно жить в своей комнате. Вайтаи, ручаюсь, не причинят ей никаких неприятностей. В конце концов, они ведь благородные люди.

Наступила короткая пауза. Мари с тревогой поглядывала то на сестру, то на ее собеседника. Во всяком случае, господин Пинтер мог бы и уступить, Луйза так много для него сделала, на месте Луйзы она напомнила бы о тех четырех днях, о которых господин Пинтер, очевидно, начинает забывать. Но Луйза ни словом не обмолвилась об этом. Резким движением она смахнула со стола в мусорное ведро картофельную кожуру и сказала:

— И как вы это думаете оформить?

— Да уж постараюсь, — поспешно заверил Пинтер. — С удовольствием сделаю это для вас, право, не посчитаю за труд. Говорю же, есть у меня там хороший знакомый.

— Что ж, будем очень благодарны вам.

Уполномоченный по дому ушел. Женщины молча продолжали заниматься на кухне своими делами. Лаци не было дома — рано утром его вызвали починить лопнувшую трубу, так что вернется он не раньше обеда, к тому же Лаци не тот человек, который в житейских делах может дать разумный совет. «Решай, Луйза, сама, — сказал он накануне вечером, — ты лучше знаешь, что нужно Мари».

Множество разноречивых чувств теснилось в груди Мари: радость, сомнение, надежда, неуверенность, страх перед неизвестностью, но она успокаивала себя тем, что в таких случаях можно всецело положиться на Луйзу. Наверняка ей немало мучений причиняют и господин Пинтер и Лаци, только она никогда не жалуется. Хорошо бы взять на себя часть забот Луйзы, ведь все лежит на ее плечах.

— Знаешь, вторую кровать можно будет поставить и в убежище, в подвале сухо. Да и все лишнее тоже. Гардероб сильно пострадал?

— Весь пришлось разобрать.

— Лаци соберет. Но это не к спеху, ведь все равно придется ставить в подвал.

— Хорошо бы поставить туда. А комод… может, поместится в комнате?..

— Черта с два! Хоть сама бы поместилась в той конуре, и то хорошо.

— В тесноте, да не в обиде…

— Так-то оно так, конечно…

Луйза замолчала. Бледные губы тонкой полоской обозначились на ее изможденном лице, взгляд стал унылый, в движениях угадывался с трудом сдерживаемый протест и недовольство чем-то, а чем именно, она и сама не знала толком, но интуитивно чувствовала, что против Мари и ее самой совершается какая-то несправедливость. И дело не в том, в большой или маленькой комнате жить, а важно, кому это выгодно; Мари приходилось снимать и койку, не впервой ей жить и в комнате с окнами во двор, в темной, с влажными от сырости стенами, но возмущает то, что уполномоченный по дому считает все это в порядке вещей! Так было всегда, неужели и впредь все останется по-старому? Ведь они освобождены. Но стоит ей поругаться с ним, как Мари останется без квартиры. Кто будет хлопотать? Кто пойдет толкаться в очередях в управлении, где таких, как Пинтер, приглашают без очереди? До каких пор будут терпеть это люди?