Вениамин Агеев - Песни сирены [сборник]

Как бы то ни было, заниматься квартирными обменами мне разонравилось ещё на стадии развода. Были, конечно, другие варианты. Например, сдавать мою комнату, а жить у Аллы. Но здесь снова возникли бы те же проблемы – ощущение, что ты приживальщик, даже если деньги за комнату и пошли бы в общий котёл. Да и неизбежное чувство несвободы от вторжения в чей-то уже налаженный распорядок не принесло бы мне радости. Впрочем, всеми этими выкладками я так и не успел поделиться с Аллой. Они возникли у меня достаточно недавно, можно сказать, перед самым началом конца, да и то лишь в самом черновом варианте и только под воздействием смутного ощущения, что от меня чего-то ждут. В свете последних событий вопрос сам собой отпал, тем более что он никогда не был ни обсуждён, ни даже озвучен.

Таким образом, в практическом смысле ничто не мешало нам продолжать жить дальше как ни в чём не бывало, и единственным серьёзным препятствием для этого могло бы стать только желание завести ребёнка. Но и в этом вопросе Алла давным-давно расставила все «точки над ё». Дело было с полгода тому назад, во время «межспирального» периода – когда из-за кое-каких осложнений одну спираль у неё вытащили, а другую порекомендовали ставить не раньше чем через два месяца. Алла вся изнервничалась, борясь с моими ухаживаниями и с собственными желаниями. Я даже заподозрил, что она скрывает от меня истинную причину недомогания. Но её паническая боязнь разъяснилась самым элементарным образом.

– Нет, нет и нет! – заявила она мне в один из вечеров, когда я был особенно настойчив. – У меня, можно сказать, самый опасный период, а ты лезешь с какими-то глупостями. Я вообще никогда не хотела иметь детей, а уж сейчас… А вдруг? – и закончила свою тираду «книжным» оборотом. – Благодарю покорно!

– А почему «сейчас»?

Я в большей степени озадачился именно неожиданной временной привязкой, нежели жизненной позицией Аллы или, скажем, чисто технической стороной вопроса, в общем-то, легко решаемой.

– Не делай вид, будто ты не понимаешь! – возмутилась она. – Мне нужно очки зарабатывать. Меня только три месяца назад в должности зама утвердили, а Чернышёва, говорят, через полгода будут выдвигать на повышение.

Чернышёв – это фамилия председателя областного комитета по образованию и непосредственного начальника Аллы, весьма к ней благоволящего.

– Чернышёв мне, конечно, поможет, но только при условии, что я и сама буду на высоте. Так что мне не до разных там пелёнок! Да и вообще! Я не думаю, что мне когда-нибудь захочется возиться с детьми, мне и трёх лет с лихвой хватило.

Насчёт «трёх лет» – это по поводу того, что она, прежде чем уйти в административную структуру всевозможных райотделов, три года отработала по распределению учительницей начальных классов.

– Ну ладно, – всё ещё озадаченно согласился я. – Только я всё равно не пойму. Разве это такая большая проблема? Можно же…

– Ты предлагаешь, чтобы я, как малолетка, по абортариям бегала? – перебила меня Алла. – Нет уж, дураков нет!

– Но есть же и другие методы…

– А! Ты про это? От таблеток поправляются, а всё остальное ненадёжно. Так что, будь добр, потерпи. Я же терплю, а мне не легче, чем тебе.

Что ж, зная Аллу, пожалуй, можно было согласиться с последним утверждением.

Впрочем, даже если бы и нельзя – если уж Алла начала говорить какую-то чушь, то можно быть уверенным, что с пути она не свернёт и от слов своих не откажется даже под пыткой. Я никогда не встречал никого другого, кто мог бы с ней сравниться по части вздорности. Даже то, что по роду своих занятий я, предположительно, был гораздо осведомлённее в области медицины, её совершенно не смущало.

Как бы то ни было, но и то последнее, что могло бы побудить меня соединить свою судьбу с судьбой Аллы, теперь отпало.

Принимая же во внимание совокупность обстоятельств – не всё ли мне было равно, насколько у неё незапятнанный моральный облик? И сначала я так и подумал – плевать! Какая разница? И даже сделал вид, что ничего особенного не случилось. Но, как оказалось, где-то под спудом, помимо рациональном мотивировки и даже вопреки ей, мне было глубоко не всё равно. Именно в этом мне и захотелось разобраться в какой-то момент.

На самом краю земли, посреди унылой долины, там, где не растёт ничего, кроме тополей с чёрной корой да жёлтых цветов – асфоделов, где один из рукавов девятируслого Стикса впадает в реку плача Кокит, от которой, в свою очередь, берёт начало медленно катящая свои тихие воды река забвения Лета, есть небольшая живописная лужайка, покрытая яркой, изумрудно сияющей в лучах солнца ароматной травой. Здесь поют птицы, и самый воздух кажется здесь свежее и слаще. Даже без устали дующий пронзительный ветер, царствующий по всей этой бесплодной равнине, на зелёной лужайке как будто стихает и уже не доносит сюда смрада болот и трясин Ахеронта – зловонной и неприветливой реки скорби. Здесь, на этом самом месте, нашла свою смерть возлюбленная Аида – нимфа по имени Мята, которая получила прозвище Мята Кокитида от названия заводи реки, на берегу которой она истекла кровью.